— Мам, это Лиза, — сообщил Рома.
— Да заходи, заходи уже, я ж час назад тебя ждала! Что, автобус задержался? Или на электричку опоздал?
Валентина Даниловна делала вид, что Лизу в упор не видит. Нет ее. Пустое место. Лиза отнесла это на счет волнения и радости от возвращения сына.
— Голодный? Есть будешь? Я ж тебе пирожков напекла. Твоих любимых! С капусточкой!
— Мы в кафе заходили. Я пельменей поел.
— И где ж ты кафе нашел? На вокзале, что ли? Там Любка сидит? И ты ел ее пельмени? Ты шо, дурак или как? Дома нельзя сесть поесть? Я ж сегодня с утра наяривала нажаривала!
Лиза была потрясена — вот тебе и трогательная учительница музыки в белой блузке. Вот и покупной тортик к чаю из фарфоровых чашек. Вместо разговоров про погоду — рифмованные причитания.
Лиза разглядывала квартиру. Ее поразило, что в большой комнате, которая служила спальней и гостиной, пол был голый, покрытый коричневым однотонным линолеумом. Зато на кухне лежал ковер, чистый, без единой соринки. Ковер застилал всю свободную площадь пола. Лиза дернулась от неожиданного звука. Будто проехал поезд и издал гудок. Оказалось, это выключился холодильник, сотрясаясь всеми внутренностями, и одновременно закипел чайник со свистком.
Стены были обильно украшены фотографиями — маленький Рома, молодая Валентина Даниловна, Рома на руках у матери, Рома на утреннике в садике, Рома на выпускном в школе. В углу стояла рамка для репродукций или крупноформатных фотографий, под которой лежали в беспорядке бумажные иконы. Задняя картонка прилегала недостаточно плотно, и изображения святых обсыпались книзу, навалившись одно на другое…