А раньше искрило. Раньше — неосторожное слово, случайный жест, чистый лист — от всего бросало в дрожь, внутренний сценарист доставал пишущую машинку, устраивался поудобнее, творил сюжеты один за одним, и добрая половина сбывалась, потому что как же не сбыться, когда искрит. Раньше жизнь была похожа на виноград, сейчас — на изюм. Вроде и польза та же, и слаще, и хранится лучше. Но сока нет.

Раньше на второй текст оказывались в одной вселенной, на третий — в одной постели, после пятого — вызывал…
… показать весь текст …

В кухне со стенами цвета берлинской лазури женщина яблоко режет на ровные дольки. Я наблюдаю за ней через призму — и только. Я вне сюжета, поэтому он предсказуем. Яблоко ляжет на блюдо с узором восточным, красное ляжет в бокалы, мы ляжем на пледы. Будет и лес за окном, и холодное лето, будет и ливень под утро (но это не точно). Свет из угла — от торшера за бархатной шторой, свет от окна (даже в полночь еще не темнеет), я вне сюжета, поэтому я не сумею выйти за рамки квартиры/страны/разговора. Фильм оборвется, на полку отправятся книги, будет поставлен на место нахальный будильник. Сны — порождение фокусов Боско-Гудини — все объяснят достовернее многих религий. В кухне со стенами цвета берлинской лазури, в городе, тянущем руку к огромному лесу, в смысле, в июне, в себе, в этом плюшевом кресле я вне сюжета, поэтому он предсказуем:
она будет счастлива.

Дорога начинается не с выезда, не с запертой машины во дворе, дорога — это то, что в сердце вызрело, господь привел или кривая вывезла, дорога не умеет не гореть.
Лежит наш мир — изученными картами — и, кажется, довольно пары фраз, но сломаны вселенские локаторы,
куда свернем? Давай по навигатору, а вдруг не подведет на этот раз. Налево со двора и прочь из города, по трассе — в порт, а там уже решим. Мы все больны: морской ли, звездной, горной ли, бездомные, отчаянные, гордые, скитальцы сердца…
… показать весь текст …