Не болело оно, не давало сигнал,
Просто замерло вдруг, без шумихи,
Доктор что-то писал в медицинский журнал,
Сын стоял побледневший и тихий.

Я смотрел в тишину, взгляд не мог отвести,
Видел лодку с включённым мотором.
Неизвестное что-то щемило в груди,
В доме тихо задёрнули шторы.

Я лежал на кровати, глядел в потолок,
Понимал, что я — здесь, что неспящий,
Первый раз сам с собою я вёл диалог.
Полседьмого показывал ящик

В правом нижнем углу. На экране — кино.
Я буквально почувствовал кожей,
Будто свет вижу там, где должно быть темно.
Доктор с сыном шептались в прихожей.

Я присел на кровати. Не понял никто,
Не заметил, не вскрикнул, мол, жив он,
Доктор с вешалки снял в мелкий рубчик пальто
И сказал, что погода паршива.

Я поднялся с кровати, воздушный, как пух,
Обернулся — я спал, но без храпа.
Дверь закрылась за доктором. Сын сказал вслух,
Посмотрев на меня: «Как же, папа?»

Я смотрел на себя, понимая, что жив,
Неужели сын это не видит?
Лифт спускался, я молча считал этажи,
Было тихо, как на панихиде.

Я отчетливо понял, что это сигнал,
Надо, чтобы хоть кто-то очнулся,
Сын куда-то звонил, что-то быстро писал.
— Сын, — я крикнул. Он не обернулся.

Доктор денег не взял — слишком поздний визит.
В доме стали смолкать разговоры.
Видел я, как по озеру лодка скользит,
Только звуков не слышал… мотора.