…В овраге жила стая бродячих собак. Жила своей обособленной овражьей жизнью — умирали старые собаки, появлялись щенки. Казалось, так было всегда. Ирина выросла в этом парке и помнила этих собак с детства. Иногда собаки выходили из оврага. Стояли на дороге, уходили.
— Ой! — На тропинке замерла молодая женщина с коляской и боялась пройти.
— Не бойтесь, они не кусаются, — сказала Ирина.
— Страшно, я боюсь собак, — сказала женщина, — почему их не ловят? А вдруг они бешеные?
Ирина пожала плечами. Видимо, женщина только недавно переехала в этот район.
— Они никогда никого не кусали, — сказала она, — идите спокойно. Они отбегут.
— А вы можете меня проводить? — попросила женщина. — Пожалуйста. Меня в детстве собака укусила, вот я с тех пор боюсь. Все равно их должны ловить и отправлять в питомники. Тут же дети гуляют… Надо позвонить в райисполком.
— Пойдемте, — сказала Ирина. Она не в первый раз слышала жалобы. Но ни разу в парке не появлялась машина по отлову собак. Как будто где-то наверху, у большого начальства с собаками был заключен договор — люди не спускаются в овраг, а собаки никого не кусают.
Ирина знала, что собак кормят две женщины. Молодая и пожилая. Они каждый день по очереди спускались вниз и вытряхивали на землю еду из целлофановых пакетов. Всегда две женщины. И всегда одна молодая, другая в возрасте. Так было и в Ирином детстве, так было сейчас, и так, казалось, будет всегда. Были ли это женщины одной семьи, передающие из поколения в поколение обязанность кормить бродячих собак из парка, или разные, не знакомые друг с другом, никто не знал.
Ирина сидела на своей любимой лавочке, когда к ней подошел старый знакомый по прогулкам. Она даже не знала, как зовут этого странного высокого «костюмного», как называла его Ирина, мужчину с маленькой собачонкой под мышкой. Каждый день он спешил с работы домой и, не переодеваясь, выводил собаку гулять. Она, совершенно крохотуличная, практически голая, бегала вокруг хозяина и еле слышно тявкала. Ему казалось, что она умеет говорить. Он различал ее «няф» — когда она просилась гулять, «ваф» — когда хотела есть, «а-а-ав» — когда ей было скучно. Собака, видимо, мерзла уже при плюс двадцати градусах и, сделав свои дела, «просилась на ручки». Он подхватывал ее и нес домой.
Собаку звали совсем не собачьим именем Лора. И разговаривал он с ней, не как с собакой. «Лора, не стоит, поверь мне», — говорил он, когда Лора подбирала с земли какую-нибудь гадость. «Лора, будь добра, имей терпение», — просил он, выпутывая собаку из замотавшегося поводка.
Ирине он нравился, потому что был умным и очень несчастным…
На самом деле мужчина был женат. Детей Бог не дал, а дал Лору. Дома жена медленно сходила с ума — от одиночества, невостребованности и тоски — и сводила с ума его. Лору она не любила. Не конкретно ее, а в принципе всех домашних животных — кошек, собак, попугайчиков, рыбок. Но терпела — ради мужа. Мужа она потерять не могла. Кроме него, у нее вообще никого не было.
А он знал, что только Лора его держит. Чтобы не спиться и не послать всю свою жизнь под откос. В каком бы состоянии он ни был, в шесть утра Лора залезет в кровать и будет гипнотизировать его взглядом — пора гулять. И он должен встать и выйти. Даже если давно ничего не хочется. Даже жить.
Однажды он всю ночь ходил по парку — Лора потерялась. Он спустил ее с поводка, она убежала. Всю ночь он кричал, свистел и опять кричал. В пять утра он подошел к своему подъезду, около которого сидела дрожащая Лора. Еще неделю после этого он не спускал ее с рук.
Когда Лора умерла, он думал, что сорвется. Не переживет. Собака умерла глупо — попала под машину во дворе. Непонятно, почему она сорвалась с поводка, почему убежала от него — никогда же не бегала. Умерла не сразу — мужчина довез ее до ветеринарной клиники. Врач сказал, что нужно усыпить, чтобы не мучилась. Мужчина посмотрел на собаку. «Ы-ы-ыф», — сказала она. Мужчина кивнул врачу — Лора согласна…