…В тот приезд мама нервничала как никогда раньше. Она понимала, что никакого ритуала не получится.
Мама везла меня в коляске. Коляска была тяжелая, трехколесная, железная, с одной длинной ручкой и подставкой-тормозом вместо четвертого колеса. Мама остановилась рядом с колонкой на улице — попить воды, умыться, перевести дух. А там соседка ее увидела и вышла воды набрать да поговорить. Я вылезла из коляски и побежала за кошкой, которая шмыгнула в ворота дома Георгия. Я пошла следом.
Что-то толкнуло Георгия в тот момент — он встал со своей лавки и пошел проверить, как Зорик поменял замок на воротах. Никогда раньше не проверял… На дорожке он увидел меня.
— Чья ты, девочка? — спросил он по-осетински, хотя уже все понял.
— Киса, — показала я на кошку, которая подбежала к миске поесть.
— Пойдешь ко мне? — опять спросил Георгий.
Я радостно протянула руки. Он легко меня поднял и понес к старому тутовнику, держа, как драгоценность.
Зарина увидела его из курятника и выронила миску с комбикормом для цыплят — ни разу Георгий не брал маленьких детей на руки.
Зарина подошла к мужу.
— Смотри, у нее такая же родинка, вот здесь, — сказал Георгий жене, — правда, похожа?
Зарина кивнула.
Я как две капли воды оказалась похожа на мать Георгия, свою прабабку Латифу, турчанку по происхождению.
Зарина родила мужу двоих детей — сына Зорика и дочь Фатиму. У Зорика подрастали двое мальчишек, у Фатимы тоже был сын, который принадлежал уже другому роду. Так получилось, что я стала первой девочкой в семье. Первой, кто перенял эти турецкие гены.
Я начала ерзать на руках — хотела спуститься на землю и подойти к кошкам.
— Отпусти ее, — сказала мужу Зарина и мягко взяла меня к себе.
Георгий нехотя, через силу, отпустил руки.
— Маша, Маша пропала! — ворвалась в ворота моя мама.
Я в это время сидела на корточках перед кошачьей миской и радостно лезла туда обеими руками.
— Господи, Маша, — охнула мама. — Георгий!
Георгий выходил из дома со старой фотографией в руках. Мама смотрела на него с ужасом — он не сидел под тутовником. Он ходил и улыбался. У него по щекам текли слезы, а он этого даже не замечал. И не пытался скрыть.
— Смотри, — сказал он моей маме, сунув фотографию. Ни здравствуй. Ни как доехала.
Мама взяла фото. Фотограф подрисовал розовый фон, губы и раскрасил зеленым платье и глаза.
— Ты знаешь, кто это? — спросил Георгий.
— Маша через двадцать лет, — ответила мама.
— Пойдем, девочка, — сказала мне по-осетински Зарина. Я, как ни странно, послушалась и протянула ей руку.
— Она будет красавица, — сказала маме Зарина.
— Она останется здесь, — сказал Георгий, — я так решил. Марго, ты хочешь здесь остаться? — обратился он ко мне по-осетински.
Я радостно засмеялась (кошка в этот момент случайно попала лапой в миску и стряхивала воду).
— Видишь, она смеется! — воскликнул Георгий. — Значит, хочет!
— А почему Марго? — спросила мама.
— Мария — твоя мать. Она одна Мария. Как ты ее зовешь? Маша? Нет, мне не нравится. Марго. Я буду звать ее Марго, — сказал Георгий.
Ни мама, ни Зарина ничего не ответили. Они никогда с ним не спорили.
— Пойдем, я тебя провожу, — сказала Зарина, когда мама меня уводила.
— Мне нужно уехать. Работать, — сказала ей мама.
— Не волнуйся за Марго. Я буду с ней, если твоя мать уедет.
— Спасибо тебе, — сказала мама.
— Не благодари, — ответила Зарина.
— Почему? — Этот вопрос мама задала по-осетински. На чужом языке неудобные вопросы и признания даются легче, чем на родном.
— Георгий давно не был так счастлив, — ответила по-осетински Зарина, — я за него волновалась. Он тосковал. Марго… он похож на молодого отца сейчас. — Зарина улыбнулась. — Она даст ему силы. Если он счастлив, то и я счастлива. Езжай, спокойно работай.

Так я осталась у бабушки. Все то ощущение счастья, солнца, силы и радости, что есть во мне, было заложено там. В этом маленьком селе. Этими людьми…