…Мама была вынуждена выживать в столице. Две работы, дежурства…
— Помоги мне! Приезжай, посиди с Машей! — звонила мама бабушке.
— Я не могу! Я номер в печать сдаю, а потом уезжаю на два дня на интервью! — кричала, потому что было плохо слышно, ей в ответ бабушка.
— Какой номер? Какое интервью? — злилась мама. — Я прошу тебя посидеть с внучкой! Ни о чем не просила!
— Привози ее сюда и оставляй. А сама работай сколько захочешь, — неожиданно спокойно и рассудительно сказала бабушка, — и Георгий просил тебя приехать.
Это означало только одно — он захотел увидеть внучку.
Мама взяла отгулы, дни за свой счет и впервые повезла меня в Осетию.
Со своим отцом, которого она называла как все, по имени, — Георгий, — мама играла в нарды. Такой был ритуал.
Она никогда не предупреждала о приезде. Приезжала, шла к его дому, заходила в чисто выметенный двор и шла сразу к старому тутовнику, росшему за большим домом.
Там, на отполированной до блеска задами, руками и спинами лавке, сидел глава семьи. Перед ним на низком столике всегда стояли нарды, тарелка с нехитрой закуской, кофе в джезве… Мама проходила и садилась перед ним на низкий складной стульчик, брала кости, трясла и бросала на доску. Так было всегда. Никто не кидался ей на шею, не кричал: «Ольга приехала!» Все делали вид, что ничего не случилось. Мама могла отсутствовать полгода, год, но ритуал не менялся. Она тихо входила в ворота, тихонько свистела залаявшему старому псу, который, узнавая, тут же приветливо вилял хвостом, и проходила через двор к тутовому дереву. Георгий, в который бы час там ни появилась мама, сидел всегда в одной позе. И нарды лежали в том положении, в котором были оставлены.
Мама передвигала фишки.
— Здравствуй, — говорила она.
Георгий в ответ кивал, тянулся к нардам, делал ход…
— У тебя еще один внук родился. Поздравляю, — продолжала мама. Пока она шла по двору, успевала ухватить взглядом изменения, произошедшие за то время, пока отсутствовала. Вот, во дворе стоит таз с замоченными детскими вещами, голубых больше, значит, мальчик. Это счастье. Род не умрет.
Георгий делал жест рукой — мол, твой ход.
— Зорик дом покрасил, пристройку к сараю сделал. Хорошо, — продолжала мама и трясла в ладонях фишки. — Как твое здоровье?
Георгий молчал, только морщился.
И так потихоньку они начинали говорить. Сначала о мелочах — мама рассказывала про жизнь в столице, о ценах, погоде. Георгий говорил, что надо переложить печь и там, на летней кухне, крышу поменять. Они никогда не общались, как отец с дочерью, но чувствовали друг друга даже на расстоянии. Мама всегда звонила бабушке, когда что-то случалось. И бабушка подтверждала — да, Георгий заболел. Сердце…