…- Вы позволите? — спросила Нонна, показывая на лавочку.
— Да, пожалуйста, — ответила мама без особой радости.
«Вот наглость, — думала она, — рабочий день, лавок свободных полно, нет, ей нужно именно сюда». Мама уставилась в документы, но строчек не видела и недовольно поглядывала на соседку.
— До свидания, — встала, не выдержав, она.
— Всего хорошего, — ответила женщина, поудобнее устраиваясь на лавочке.
Через пару дней, когда мама с коляской дошла до «своей» лавочки, она была занята. Той самой случайной знакомой. Мама была настроена на скандал.
— Здравствуйте, не помешаю? — обратилась она к даме.
— Добрый день, — разрешила присесть женщина.
— Мне нравится это место, — сказала немного с вызовом мама.
— Мне тоже, — спокойно, но твердо ответила женщина.
Первое время они сидели на разных концах лавки, обменивались двумя фразами о погоде и замолкали. Каждая надеялась, что уж в следующий раз соседка поймет, что лавочка занята. Но и в следующий раз уступать ни одна не хотела. Пришлось познакомиться.
Нонна жила в местном, стоящем в пяти минутах ходьбы сумасшедшем доме. Скорее, это был дом престарелых, но его обитатели были со странностями. Здесь время остановилось — облезлые беседки, лавочки без спинок, лопухи размером с приличный кустарник вдоль забора. Старушки в ситцевых халатах, застиранных, закрахмаленных, залатанных, с огромной черной печатью дома. Они все ходили в одинаковых войлочных тапочках.
У жителей окрестных домов было свое мнение — это был дом для одиноких стариков, которые сошли с ума от своего одиночества.
В погожие дни пациентов выводили на прогулку и рассаживали по беседкам. Некоторых, не буйных, а почти совсем вменяемых, выпускали на бульвар. Нонна была из тех, кого выпускали.
— А вы почему не ходите? — спросила как-то мама, кивая на двух старушек, которые держали друг дружку под локотки, буквально вцепившись друг в друга. Они проходили мимо, шаркая тапочками. Старушки посмотрели на Нонну и презрительно, как по команде, отвернулись.
— Чтоб вы… Уже в гроб пора ложиться, а они не наговорятся никак. Сплетницы, — процедила в их адрес Нонна. — С этими-то, — повернулась она к маме, — языками трепать? Нет, увольте. Мне и самой с собой очень интересно. — Нонна вытерла носовым платком глаза — красные, слезящиеся. — Одни старухи, — сказала Нонна, — а мы живем. Уже и не хотим, а все равно… вот, ползаем… Я у медсестры просила — вколи мне укол, и все. Никто же даже в суд не пойдет. Все чисто. Была старуха и нет старухи. Всем легче. Так нет же. Я бы и сама себе чего вколола…
— Зачем вы так говорите?
— Я знаю, что говорю. Устала я. Надоело. Тебе, может, куда надо сбегать, так ты беги, я посмотрю за коляской. Кто у тебя? Мальчик? Девочка?
— Девочка…
Маме очень надо было уйти. Очень-очень.
— Да иди, не бойся. Я не чокнутая, — сказала Нонна, видя мамино замешательство. — У меня и дочь есть, и сын. Умею с детьми обращаться. Иди.
Так и повелось. Мама выходила с коляской, встречалась с Нонной на «их» лавочке и убегала по делам…