Джон Мамагона гениальный писатель. Такие люди рождаются раз в сто лет. И мне, начинающему автору, было бы весьма полезно общение с людьми мировой величины.

Почти полгода я просился в гости к сэру Джону и, когда уже совсем потерял надежду, мне наконец-то позвонил его агент и сказал, что Мамагона готов принять меня.

В тот вечер у меня было назначено важное свидание, но я отменил его. Я даже отменил планы на весь день, потому что мне нужно было собраться с мыслями и подготовить вопросы, которые я бы хотел задать мистеру Мамагоне.

Встреча была назначена на шесть часов вечера. Мне выделили всего полчаса на общение с маэстро.

Ближе к шести я приехал по адресу. Огромные ворота со скрипом открылись, и я въехал. Ко мне подошёл охранник и сказал ехать прямо не сворачивая никуда, пока не увижу огромный дом, похожий на храм.

С двух сторон дорогу сопровождали стволы высоких деревьев. За все время я увидел только один поворот направо, но из-за слабого освещения было не понятно куда он ввёл.

Проезжая дальше я увидел дом, действительно похожий на огромный храм. Лучи неполной луны блёстками отсвечивали от трёх куполов.

— Ну, а что удивляться? — вслух сказал я, останавливая машину и выключая двигатель. — Человек с таким неординарным талантом имеет право на необычную роскошь.

Я позвонил в дверь. Звонок эхом отдался внутри дома. Дверь медленно открылась. Двухметровый дворецкий, слегка наклонив голову, поприветствовал меня:

— Мистер Пинекли, — и пригласил во внутрь.

Холл дома Мамагоны был огромным. Посередине находилась широкая лестница, ведущая на второй этаж.

— Позвольте, — сказал дворецкий, протягивая руки и помогая мне избавиться от пальто.

Моё внимание привлёк красный, шерстяной ковёр, который застилал весь холл.

— Персидский, — сказал дворецкий, следя за моим взглядом.

— Что? — спросил я, не совсем понимая о чём он.

— Ковёр персидский, — повторил он.

Казалось, несмотря на то, что он всего лишь дворецкий, ковёр вызывал в нём гордость, словно он и есть хозяин ковра.

— А ковёр изначально был такого размера? — поинтересовался я.

— Нет. Мистер Мамагона специально заказывал, — ответил великан. — Следуйте за мной.

«Это ж сколько денег было потрачено на такой ковер, — подумал я, вспоминая, что персидские ковры редко бывают таких больших размеров».

Мы поднялись на второй этаж. Вся стена была украшена картинами великих художников. У меня возникла уверенность, что эти картины не копии, а оригиналы, но уточнять информацию у дворецкого я не стал.

Дворецкий остановился у белой двери, три раза постучал и сказал:

— Пожаловал мистер Пинекли.

— Пусть войдёт, — услышал я могучий голос гения.

Внутри у меня от радости всё переворачивалось. Было ощущение сопричастности к чему-то великому.

Дворецкий открыл дверь и пропустил меня.

Маэстро встал из-за дубового стола. Перед ним стоял ноутбук с эмблемой надкусанного яблока. Стены комнаты украшали полки с книгами. В воздухе плавал густой дым, словно туман, через который было трудно разглядеть лицо великого писателя.

— Мистер Мамагона, — начал я, дрожащим от волнения голосом.

— Можно просто Джон, — разрешил легенда литературы. — Без всяких мистеров и сэров, договорились, Джек? — спросил он, подойдя и протягивая мне руку.

— Конечно, мист… Ммм Джон, — ответил я, сжимая его руку. — Неужели мы встретились.

— Будет вам, — сказал Мамагона, — я такой же, как и вы.

— Тут уж вы не правы. Мне ещё учиться и учиться, — не согласился я.

— Присаживайтесь, Джек, — показал он на чёрное кресло, — вам дым не мешает? Как я помню вы не курите?

— Не курю, — ответил я, заполняя собой кресло, — а дым не мешает, только по запаху он не похож на сигаретный или сигарный дым.

— Все правильно, — его красивое лицо, с маленькой родинкой над губой, озарилось улыбкой. — Это совершенно другой дым. Специальная персидская лечебная трава, называется «хазориспан», помогает избавится от злых духов и уничтожает любой микроб. А у человека, который дышит этим дымом, с каждым разом крепнет иммунитет. Только траву эту не курят, а окуривают ею комнату.

— Здорово, — сказал я. — Впервые слышу о такой траве. Любите восток? Ковры, трава.

— Не столько сам восток, сколько саму Персию, — ответил Джон. — А как не любить, ведь Персия была колыбелью цивилизации.

Я мало что знал про Персию, помимо того, что она была древней, поэтому решил промолчать, состроив умную гримасу.

— А то что вы не курите это хорошо, — сказал он, усаживаясь на своё место. — Алкоголь и никотин медленно, но верно убивают мозг человека. А это значит, курящий или пьющий человек не долго может оставаться талантливым.

Я слушал внимательно. Ведь за этим я и пришёл.

— Мозг человека, — продолжил он, — самый сложный инструмент и ему для хорошей работы важны белки, жиры, углеводы, плюс много различных витаминов и минералов. Но не будем о биологии. — сказал Джон, — а вы употребляете алкоголь?

— Нет, — ответил я, — никогда не курил и не пил.

— Даже вина?

— Даже пива.

— Очень хорошо, значит у вас есть все шансы стать гением.

— Вы думаете?

— Я знаю, — ответил Джон.

Он произнёс последние слова с такой уверенностью, что я был склонен поверить ему.

— Я так понимаю, у вас есть ко мне вопросы? — спросил он.

— Да, Джон, но позвольте вначале поблагодарить вас за приглашение, — сказал я, вытаскивая из кармана костюма блокнот и ручку. Среди страниц блокнота я нашёл подарок и положил его на стол. — Спасибо вам огромное!

— Спасибо вам, Джек за то, что не забыли о моем пристрастии. Такой марки в моей коллекции нет, — сказал он, разглядывая подарок и, как мне показалось, тронутый моим вниманием, — задавайте вопросы, Джек.

Я нашёл нужную страницу с вопросами и начал:

— Первый вопрос, в чём секрет вашей гениальности?

Джон усмехнулся и ответил:

— Первый и главный секрет я вам уже раскрыл. У меня нет вредных привычек и я питаю свой мозг питательными веществами.

— А второй секрет? — продолжил я. — Мне бы хотелось узнать побольше о технике письма, да и вообще о самом процессе.

— Ну хорошо, — сказал Джон.

Пелена дыма постепенно спадала, делая лицо маэстро более отчётливым.

— Второе, — продолжил он, — это труд. Идеи приходят к каждому, но не каждый обладает должной усидчивостью, чтобы сесть и работать над ней. Потому что помимо таланта, два следующих важных качества писателя — это воображение и усидчивость. Под словом усидчивость я подразумеваю не только писать каждый день, но и совершенствовать свое мастерство, изучая инструменты, которые помогают в работе со словом.

— Интересно, — сказал я, записывая, но ничего нового пока не услышав. — По сути, каждый, кто так или иначе пишет, знает об этих постулатах, но при этом они не такие гении, как вы.

— Потому что не следуют главному: обеспечивать мозг питательными веществами.

— Думаете только в этом разница?

— Я не думаю, я знаю.

— Хорошо, — сказал я, подчёркивая первый ответ Джона. — А сколько часов в день вы работаете?

— Когда как. Иногда я могу писать весь день. А иногда меня хватает на два часа и все. Ах, да. Еще один важный момент, это уметь мотивировать себя. Заставлять свой зад смирно сидеть, а руки много писать, даже если не очень хочется.

— А как вы себя мотивируете? — заинтересовался я.

— Очень просто. Стоит мне подумать о гонорарах, и я сажусь и пишу. Отмечу, что раньше деньги были не главным мотиватором для меня, но благодаря моей популярности я стал зарабатывать хорошо, поэтому в данный момент для меня деньги — главная мотивирующая сила.

— А как мотивировать себя начинающим авторам?

— Читать биографии успешных писателей и не только писателей. Многие великие люди начинали никем. Знание этого очень вдохновляет, потому что любой начинающий автор, по сути, находится в таком же положении, как когда-то находились их кумиры. Они никто и звать их никак.

Я записывал каждое слово Джона, стараясь ничего не упустить. Если не считать информации о мозге, то нового я от него не услышал, но несмотря на это, чувствовал небывалый прилив сил и вдохновение.

Джон Мамагона налил себе воду, потом обратился ко мне:

— Воды, Джек?

— Да, спасибо!

Я поднялся и взял предложенный мне стакан с водой.

— Кстати, вода тоже важный компонент для писателя. Чем пить виски или вино во время работы над рукописью, лучше пить воду. Не меньше двух или трёх литров в день.

Допив воду, я поставил стакан на ковёр и записал новую информацию.

— Остались у вас ещё вопросы? — спросил маэстро, поглядывая на часы, — у меня строгий распорядок дня. Да, добавьте ещё один пункт, сон также важен для писателя. Нужно хорошо высыпаться, чтобы хорошо писалось.

Я записал и сказал:

— Ну и последний вопрос, Джон. Больше личного характера. Почему вы отказываете во встрече другим авторам? В принципе и со мной отказывались встречаться, но в итоге согласились, что изменилось?

— А зачем мне тратить своё время, которого всегда мало, на бездарных на мой взгляд авторов? Ваши рассказы мне с самого начала приглянулись…

— Правда? — удивился я, перебивая Джона.

— Правда, правда. Я слов на ветер не бросаю. Просто мне нужно было изучить вас. Ваши привычки. Силу таланта. На сегодня вы единственный человек, который за почти сорок лет моего творчества, смог меня чем-то удивить. Конечно, были и до вас юные дарования, но к сожалению, у них была печальная судьба.

Я не совсем понимал о ком говорил Джон, да и в тот момент мне было все равно, так как слова маэстро, были для меня, словно кусок торта, сладкий вкус которого заставляет забыть все на свете.

— И ещё, — сказал он. — Вы ведь никому не рассказывали, что шли на встречу со мной?

— Конечно, нет. Как и просил ваш агент.

— Хорошо. Я эту информацию доверяю только вам. Надеюсь она пойдёт на пользу. Если следовать ей и много писать, то очень быстро можно стать гениальным писателем.

— Спасибо, Джон! — был тронут я.

— А теперь давайте прощаться, — сказал Джон. — Мне через час нужно ложиться спать. Через два дня у меня будет особый ужин, но, к сожалению, вас пригласить я не смогу.

— Ничего страшного. Но мы же ещё увидимся с вами? — с надеждой в голосе спросил я.

— Посмотрим, — сказал Джон, вставая и направляясь ко мне.

Мы пожали друг другу руки. Он проводил меня до двери.

В коридоре уже ждал двухметровый дворецкий.

Мы спустились в холл. Великан помог надеть мне пальто и открыл дверь.

— Надеюсь встреча была плодотворной? — поинтересовался он.

— Да, конечно, я очень доволен. Мистер Мамагона хороший человек.

— Несомненно, — сказал дворецкий, как мне показалось, с лёгкой усмешкой и закрыл дверь.

Я завёл машину, развернул и поехал обратно к воротам.

«Джон считает меня талантливым, — думал я. — Приятно слышать такие слова от признанного гения. А может я буду его преемником?»

Охранник открыл мне ворота. Я выехал на дорогу и поехал домой. Нужно было все обдумать. Ничего принципиального нового я не узнал, не считая информации о воде и мозге, но сама энергетика маэстро была настолько мощной, что рядом с ним казалось, что мне все по плечу.

За мной, включив сирену, ехала машина скорой помощи. Я хотел пропустить скорую, но в этот момент в глазах потемнело. Потом я услышал визг шин. Почувствовал удар, и резкая боль отключила меня.

Придя в себя, я попытался открыть глаза, но у меня ничего не получилось. Попытка подвигаться болью отдавалась во всем теле. Были слышны чьи-то голоса, потом кто-то приложил палец к моей шее и сказал:

— Мёртв. Везите его в морг.

«Как мёртв? — удивился я, — я жив, ребята.»

Вместо ответа я почувствовал, как игла пронзает кожу правой руки. Перед тем, как окончательно упасть в темноту, я вспомнил о том, что Джон Мамагона, предлагая мне воду, не стал пить из своего стакана…

Эпилог.

Через два дня у гениального писателя Джона Мамагона был особый ужин.

Дворецкий читал ему некролог, где говорилось об автокатастрофе, в которой погиб подающий надежду молодой писатель Джек Пинекли.

— Бедняга, — сказал Джон, с наслаждением поедая ужин. — Доктора отблагодарили?

— Да, конечно, сэр.

— Блокнот Джека изъяли?

— Да, сэр.

— Никто ничего не заметил?

— Нет. Можете быть спокойны, сэр.

— Хорошо, — чавкая, сказал Джон. А потом добавил:

— Так, началось, записывай.

Дворецкий, вытащив из кармана присвоенные блокнот и ручку Джека, сказал:

- Диктуйте.

И Джон Мамагона принялся диктовать названия и идеи рассказов и романов.

— Ну вот, — сказал гениальный писатель, закончив диктовать. — Ещё на десять лет я себя обеспечил. Странно, как будто сама вселенная делится со мной молодыми талантливыми авторами каждые десять лет. — добавил Джон, продолжая свою трапезу.

— Кстати, вот ещё одно название рассказа. Запиши: секрет гениальности.

Дворецкий записал.

Уже почти сорок лет Джон Мамагона был единственным гением в литературе, превзойти которого никто не мог. А для тех, кто подавал признаки таланта и гениальности, Мамагона организовывал несчастный случай и с помощью доктора, тайно работающего на него, получал их гениальный мозг. Джек Пинекли был четвертым за эти сорок лет.

— Вкусный мозг оказался у Джека, — сказал Джон дворецкому. — Хотя, это ещё и заслуга повара.

— Несомненно, — согласился двухметровый дворецкий.

— Ну что же, — сказал Джон, с чрезвычайной сосредоточенностью погружая серебряную ложечку в студенистое, исполосованное глубокими морщинами блюдо. — Говорил же я ему. Главный секрет моей гениальности — это серые клеточки, один к одному, кровь к крови, плоть к плоти, питательные вещества для мозга гения. Впрочем… Гениальность гениальностью, а рассказы и романы сами по себе не пишутся. Пойду работать, Карл.