Когда я был молод и глупо играл в комсомол,
мне встретился старенький родич по линии папы.
Был он полуслепой, основательный и косолапый,
и совсем не советским был слов его грубый помол.
Я считал себя очень крутым: я ловил «голоса»
вечерами, вдали от пирушек, на старой «Спидоле»…
Ну, а родич, Борис, знал другие оттенки неволи,
по сравненью со мною — иные знавал полюса.
Воевал. Был танкистом. Ранение, плен и побег;
вновь прибился к своим. Воевал. Ордена и медали…
Но плодами Победы сполна насладиться не дали.
Он потом говорил: «Мне достался неправильный век».
Потому — Казахстан. Восемь лет, тут радей, не радей…
Доходяг, часть которых могла бы считаться друзьями,
хоронили в дерюге в огромной заброшенной яме,
на костях воздвигая великое братство людей.
«Всё равно — я кричал, — меж вождями заметна межа!»
«Всё равно — я твердил, — Гитлер Сталина много страшнее!»
Родич просто молчал. И глядел. Так шаман из Гвинеи,
забывая слова, на гренландского смотрит моржа.
Но в конце он сказал и бессильно плечами поник,
но в конце он сказал, словно смертного зелья отведав:
«Понимаешь, нельзя выбирать между двух людоедов
тем из нас, кто обычною пищею служит для них».