Стоит Зоя, окружённая телами
Живых, надменных
Солдат и офицеров Вермахта.
Чуть поодаль видны колхозники
Как будто бы оцепеневшие
От мороза и горя происходящего.

Не колышет ветер чёлки каштановой,
Не искрятся жизнью её глаза,
Не бьётся в груди комсомольское сердце,
В лице у неё ни кровинки,
Лишь только слова… слова с обличительным гневом
Льются из уст девичьих:

— Радуешься, жестокий враг?
Веселишься, насытивши сердце скорбями нашими?
Вы победили?
О нет, я клянусь, вы не победители!
У меня, казнимой, много больше уверенной правды и силы,
Чем у вас палачей-пыточников.

— Пусть легли бездыханными подле Москвы,
Защищая как мать, дети её,
Всё же мы побеждаем
И детей у неё, за спиной,
Миллионов сто семьдесят.

— За меня посчитаются братья-бойцы!
Далекоразящий товарищ Сталин
Не забудет о каждом, кто верность хранит.
Он вернётся
И он отомстит…

Лишь умолкла Космодемьянская,
Как раздался пронзительный шорох петли,
Смертоносно стянувшего жизнь до мгновения.

Ужас над эшафотом
Взвился необоримым вихрем.

Одна только Зоя осталась бестрепетной,
Даже после того, как погибельный мрак
Погасил её очи навечно.

Осознание цели,
Святой правоты
Придавало ей смелости в смерти.