домашним фюрером, харкающим берлином
на старой пленке, прописью под руками
второго сына… каменным исполином,
послушной глиной… сколько мне предрекали
исчезнуть… я появляюсь снова —
развязной шлюхой, выцветшим тонким ситцем,
бредовой мыслью, острой иглой сосновой…
в моем паноптикуме — место разным лицам…
а вам все хочется видеть меня послушной,
жующей с ручек зерна сухой горчицы…
на месте трущейся, мающейся тщедушно
с кленовой скрипочкой в ямочке подключичной…
давайте так, я стану грешить красиво,