В пересуды листвы, в желтизну ноября
с осторожностью первого снега
ты уйдёшь. Оглянись и запомни меня —
молодого ещё человека.

Оглянись и запомни. Останься такой,
как была ты когда-то при встрече
в переулке ташлянском с его нищетой
и горбинкой почти человечьей.

Будем долго молчать, догорать на костре,
а потом бесконечно дымиться,
где кричат — «убивают!» — в соседнем дворе
подгулявшие с виду девицы.
… показать весь текст …

И вот заходит он, с букетом и бутылкой,
не принц, не супермен, не воздыхатель пылкий,
в нечищеных туфлях, потрёпан и простужен,
но ей как раз такой и был всё время нужен.

Лирический герой в обыденном изводе,
с кем можно говорить о ценах и погоде.
А если грянет гром — идти в сибирь за мужем,
ведь именно такой и был для счастья нужен.

Чтоб на неё глядел зелёными глазами
и мог стакан воды подать прекрасной даме.
А по утрам курил у форточки открытой
вот именно такой — сутулый и небритый.

Вот и выпьешь, и вспомнишь то жаркое-жаркое лето.
В сумке щётка зубная, подтяжки и смена белья,
«Письма римскому другу», но друг не напишет ответа.
Эсемески от римской подруги, а дома — семья.

Весь такой белый-белый, втянувши живот на лежанке,
шапку сложишь из карты, от майки следы на спине.
Станешь, как Одиссей, тосковать по любимой в загранке,
накупать сувениры родне.

А на землю сойдёшь, и она словно лодка качнётся,
и под воду уйдёт, но сперва накренится слегка.
Набегает волна, отражается крымское солнце,
надувные плывут облака.
… показать весь текст …

Нас из одной лепили глины, но обжигали в разных горнах.
Судьба темна, как погреб винный, сырой, просторный.
И мы с тобой: нам по семнадцать, а может быть, давно за тридцать.
И память — ветреная цаца, — та, что на лица.
И мы с тобой. Приходит осень. И облетают листья с клёнов.
И седина виски заносит. Гадай на зёрнах.
Гадай на зёрнышках созвездий. Мети палас. Вари мне каши.
Я так люблю, когда мы вместе во всём домашнем.
Я так люблю, когда в халате рукою машешь мне в окошко;
когда ты надеваешь платье, и трётся кошка;
когда в хоккей играют лихо по телику и, оторвавши
взгляд от шитья, ты спросишь тихо — а где здесь наши?

Черкну на всякий случай адресок, а вдруг проездом в нашей глухомани…
Перебиваясь с глины на песок, услышу — смерть гремит ключами,
и по спине тот самый холодок, когда на выход требуют с вещами.

Густеет кровь, сжимается сосуд. В потёмках кто-то шастает по дому.
Я говорил, что смерть — тяжёлый труд, но думал, будет как-то по-другому.
А что в подобных случаях поют, и не припомню.

Я спел бы «Степь», да мне не по плечу. Истлеет плащаница-распашонка,
пока душа подобно первачу конечной ожидает перегонки.
Поставь, поставь разлучницу-свечу, роди ребёнка.

Поставь свечу, укутай зеркала, как все добропорядочные вдовы.
Ночь прогорит — останется зола. Одежды — чёрно-белые покровы.
… показать весь текст …

От майских — ни соринки, ни следа.
На курьих ножках страшные бараки.
Ни мира, ни тем более труда.
Об этом и помалкивали флаги.

Ещё был двор, колонка и вода
вкуснее, чем на кухне из-под крана.
По поведенью пара, два труда,
продлёнка и зашитые карманы.

А на восьмое марта выпал снег:
всё обнажил, припорошив детали.
И отходил очередной генсек.
Я молча пересчитывал медали.
… показать весь текст …

И не сестра, и не жена,
а просто так, одна из многих,
но в каждом листике она,
и в каждой травке у дороги.

Как будто главная цена,
когда печалишься о жизни.
девятый вал, точней, волна,
как ни крути, куда ни свистни.

Как будто помыслы чисты,
а в бардачке презервативы.
Короче, гений красоты,
хотя не очень и красива.
… показать весь текст …

Власть отвратительна, покуда,
дружок, не хлопнуть грамм по двести.
Темно в Киталии, оттуда
приходят к нам дурные вести.

Там, за границей всё другое.
Там сомалийские пираты
и делят золото ковбои
со взглядом звёздно-полосатым.

И нас, дружок, с тобой бросает
то в жар, то в холод, как соседей.
И с балалайками гуляют
у нас по улицам медведи.
… показать весь текст …

Во сне увидишь старое крыльцо.
Хозяйственным запахнет в доме мылом,
как будто с безымянного кольцо
сняла и навсегда его забыла.
Из-за спины услышишь — как дела?
Войдёшь — кругом хоромы да палаты.
И ктой-то там, на краешке стола
стесняется красивый-неженатый?
Не счесть примет, не выискать конца,
не совершить крутого разворота.
На книжной полке карточка отца,
где он — совсем пацан — моргнул на фото.
Я стану взрослым, отращу усы
и выучусь, как батя, на гитаре.
… показать весь текст …

Колючий шарф, пальто из драпа,
а в нем отец, пропахший дымом.
Да как же это, бедный папа,
и горько, и невыносимо!

Мать говорит — он пропил дачу,
купил в рассрочку мотороллер.
Пусть будет так, а не иначе.
Уже расписаны все роли.

А мне пять лет, и я с разбега
к нему карабкаюсь на плечи.
Как мало нас, как много снега,
как этот снег недолговечен.
… показать весь текст …

Маленький город испуганно глянет. Дочка-весна мерит мамино платье.
Эта хандра так внезапно нагрянет, как дальний родственник — вечно некстати.
Чуть погостит, а потом — умотает, крепко обняв, по случаю разлуки.
Маленький город. И раньше светает. Господи, Боже Ты мой, близорукий.
Жучка на привязи нехотя лает, жмурится, шельма, на первое солнце.
На ночь свернётся калачиком с краю, так и подохнет, и так же спасётся.
Так и спасётся. Тебе ли на счастье? Ранняя Пасха в начале апреля.
Нас разделяют на равные части. Ходики бьют всё быстрей и быстрее.
Но обрываются на полуфразе, жгут, пропивают огромную фору.
Лечь, говоришь, умереть восвояси. Господи, Боже Ты мой, беспризорный.
Маленький город, и я был моложе, делая вид, что чего-то да стою.
Если бы точка… Но точка чуть позже станет, пустив корешок, запятою.

В саду за хлипкою оградою
живут жуки, сверчки и слизни,
и яблоки на землю падают,
уставшие от сладкой жизни.

Их соберёт в передник грустная
чудаковатая старушка.
Из них варенье выйдет вкусное,
а может — сморщенная сушка.

А может быть, у швейной фабрики,
где рынок возле остановки,
она продаст все эти яблоки
без сожаленья, по дешёвке.

Дышим воздухом сплошь загазованным
и не лезем в карман за словцом,
и живём, как Пьеро, с нарисованным,
вызывающим жалость, лицом.

Уроженцы страны невезения,
расстояний, державных побед,
где застыл колеса обозрения
ископаемый жуткий скелет.

Виноград, узловатый и жилистый,
весь облеплен с утра мошкарой
и деревья вдоль речки извилистой
рассчитались на первый-второй.
… показать весь текст …

Пока ударник-тракторист,
как лев, сражался с урожаем,
пока заслуженный артист
играл вождя, неподражаем,
пока давала план страна
и диктор пел про пятилетку,
лишь я, бездельник и шпана,
в бинокль разглядывал соседку.

Как возвращается домой,
включает свет и кормит кошку,
ко мне становится спиной,
снимая блузку и серёжки.
И между собственных теней
… показать весь текст …

Это кто там идёт в водолазке,
оставляя следы на песке;
нарезает лучок и колбаску,
самогон остужает в реке;
ловит рыбку — должна ведь ловиться,
голубым трепетать плавником;
не убийца, не самоубийца
с не обсохшим ещё молоком?!

Это я, как беспечная пташка,
воспеваю родную дыру.
Если я не родился в рубашке,
то, быть может, в рубашке умру.
Превращусь в бестолковую чайку,
… показать весь текст …

Бесконечное эхо советского детства
и горящие пламенем синим сердца.
Но пока мы пилили страну и наследство,
зарастала бурьяном могила отца.

Но пока мы в душе уповали на чудо
и готовили детям блатные места,
появился на свет некто блоггер Иуда,
он за тридцать биткоинов продал Христа.

Милая родина брошена мужем.
Голос казённый, зовущий на ужин.
Сбился прицел, ощетинились лычки.
Ходят в затылок небесные тучки.
Снега по пояс, и сердца частички —
за шестиструнною песней колючки.
Милая родина. Как же некстати
к полу прикручены ножки кровати.
Строем шагают по самому краю —
крестятся левой, другой — выпивают.
Жжёт похоронный оркестрик.
На ночь снимается крестик.

Вот она — родина. Лают собаки,
… показать весь текст …

Водку взяв за рога, налегать на еду,
принимать по сети поздравленья,
ибо здесь на гармошке у всех на виду
не играют уже в день рожденья.

Потому и тоскует теперь человек,
прикрываясь и маской, и кепкой.
Закупает продукты и пялится в чек,
и семьёй обзаводится крепкой.

Воспевает как может свою госпожу,
Для неё и цветы и наколки.
Я курю и на дятла в окошке гляжу,
что на дереве в красной бейсболке.
… показать весь текст …

Казалось бы — только обжился, привык,
нагрел, полюбил это место,
а нужно съезжать, нанимать забулдыг,
вытаскивать стулья и кресла.

Компьютер, ковёр, шкаф-купе и диван.
Коробку с электрокамином.
Бумаги сгрести, затолкать в чемодан.
Снять полки со стен и картины.

И пепел сбивать на затоптанный пол,
в сердцах объясняя рабочим,
что самое главное — бабушкин стол,
что — ножка замотана скотчем.

Последний вагон уходящей строки —
запрыгнешь и едешь в курящей теплушке.
Достанешь платочек, дыхнёшь на очки
с резиночкой вместо сломавшейся дужки.
Я знаю, что кончится эта глава.
Игрушечный город, а в нём — миллионы.
Но снова идут друг за другом слова,
как в сорок втором на восток эшелоны.
И будто бы мама с девичьей косой,
а с нею отец, молодой и колючий,
пьёт чай у окошка в трусах и босой
из кружки любимой с отбитою ручкой.
А вот она в чёрном чуть позже, вдова,
строчит в полумраке на швейной машинке.
… показать весь текст …