Та тропинка, что помнит босые мои ступни, изменила рельеф и давно подросла травой.
Те деревья, что вдоль той заросшей тропинки пни, до сих пор шелестят над макушкой моей листвой.
Те качели, которые помнят мой детский смех, потихоньку врастают во вздыбившийся бетон.
Но я снова на них, я качаюсь то вниз, то вверх, и их скрип так похож на звериный протяжный стон.
Этот зверь исходил все поля и леса земли, все заросшие тропы хранят его лап следы. Его шерть поседела — а может быть, вся в пыли. Он идёт сквозь туманы — а может быть, просто дым.
Дым сгоревших мостов, сигаретно-смурных ночей, подгоревшей еды, непрочитанного письма, опаленных хвостов, раскаленных костром речей, обжигающий дым, непроглядная злая тьма.
Длинной цепью за зверем ложатся его следы.
Зверь идёт по тропе сквозь скрипуче-качельный вой.
Если слышишь его, если чувствуешь этот дым, просто верь в одну вещь: все тропинки ведут домой.