Пассажирка-вьетнамка (на подъездах к кинотеатру «Родина», с сильнейшим акцентом, нежно):
— Да Родини даедю?
Водитель-азербайджанец (с сильнейшим акцентом, высокомерно):
— Да чъей?

Мы и сами не помним, что было когда-то до.
Наша лодка обходит, как рифы, весь этот хлам.
«Пообедай, пожалуйста. и не забудь про пальто».
между строк:
«Я люблю тебя. и никому не отдам».

Нередко люди и бранили
И мучили меня за то,
Что часто им прощал я то,
Чего б они мне не простили.

«Влюбленные до брака должны смотреть в оба глаза, а после брака держать их полузакрытыми. Необходимо как можно лучше узнать своего супруга до принятия решения о браке. А после брака учитесь прощать недостатки, а может быть, иногда и не замечать их, стараться находить компромисс».

Умыв лицо успокоения слезой,
Прости его, ведь не такой уж он плохой,
Не в силах? От обиды щемит грудь?
А если разобрать обиды суть?
Так ли права во всем всегда?
Не ты ли подтолкнула муженька?
Не ты ли позабыла, выйдя замуж,
Что он не приз, на полку не поставишь.
Не часто ли болела голова?
И так ли твоя мать во всем права?
Окутан ли был лаской твой супруг?
Пыталась ли сберечь тепло от вьюг?
Или в свободном плаванье плыла?
Однажды твой — значит с тобою навсегда?

Сделай так, чтобы я разделась и стала ещё обнажённей.
Последний фиговый листок стыда давно отброшен,
Тончайшие воспоминания о платье я также смыла.
И хоть женщины, больше меня обнаженной
ты, наверное, не видел, сделай так, чтобы я поверила,
Сделай так, чтобы я могла раскрыться ещё больше.
Ты так давно не проникал в мои поры,
Что мне не верится, что тебя там когда-то не было.
И пусть я не верю что могу раскрыться для тебя ещё больше,
Давай, раздевай меня, раскрывай. — Струна, у тебя прекрасный голос! Кто написал музыку?
— Один студент. Очень давно…
— О чем оно?
— О том, как люди открываются друг для друга. Об обнаженной женщине, на которой уже нет даже листка стыда, но ей мало этой наготы, и она просит мужчину раздеть ее еще больше, чтобы он добрался до ее сути. Еще больше, сильнее, больнее. Этой женщине мало того, что он проник в ее тело. Она хочет иметь его всего внутри себя и просит, чтобы он ее открыл.

Что мне сказать тебе о мире?
Он нежен, полнится любовью,
но подчиняется лишь силе,
а по долгам взыскует кровью.
Он будет бить и строить козни,
кормить с руки и слать болезни;
он разложим на «до» и «после»
на спектрах памяти и чести;
он будет течь меж пальцев ртутью,
он будет радугой над сердцем…
…Жена, корми ребенка грудью!
Пора укладывать младенца.

Дашка уж год не выходит из дома.
Это — ее добровольный плен.
Не записала, как Спирс, альбома,
И уж совсем не Софи Лорен.

Не Афродита, не Мона Лиза.
И не умеет готовить плов.
Создана кем-то из снов, капризов
И синебархатных облаков.

Верит в Снегурочку с Питером Пеном.
Пина коладу ночами пьет.
Киев рисует углем на стенах
И дождь из чашки на город льет.
… показать весь текст …

Я никогда не пела в хоре, мальчик.
Наверно посчитал меня хористкой?
Мой голос чистый и не терпит фальши,
Уверена: он впору для солистки.
Ты не узнаешь, что пою от боли,
Которую запрятала умело в мажоре
Но внутри минор в бемолях,
И чёрным стало то, что было белым.

Танцоркой посчитал в кордебалете?
Не веруя, что справлюсь с ролью примы?
Мой танец птицы, бьющейся о клетку,
В метаморфозах грустной пантомимы.
… показать весь текст …

Если взять твою ладошку, положить её в свою, сердце ёкнет. Сильно, сильно. Не пойму я почему.

Каждый день возвращаюсь из школы домой — и передо мною открывается одна и та же картина. Красивые, но немного грустные деревья замерли в тревожном ожидании. Природа готовится уснуть, окунуться с головою в зимнюю спячку, а деревья как-то стараются оттянуть этот неприятный момент. Они до последнего держат свою листву, но изменить ход времени невозможно.
Я иду по жёлто-красному ковру, который с каждым днём становится толще — и просто размышляю о быстротечности времени. Так хочется, чтобы время ост…
… показать весь текст …