Люди, сильно предавшиеся житейским попечениям, подобно откормленным птицам, понапрасну имея у себя крылья, влачатся по земле вместе с скотами

Плакать можно и сидя над луком, и «Херувимскую» Архангельского может спеть граммофонная пластинка… Итак, христианину нужно следить, не больше ли он хочет доставлять удовольствия себе, чем угождать Богу? Не уподобляется ли он страстному соловью или глухарю на току при своем пении или молитве?..

Что же касается до обычая демонов приводить человека, уступившего срамной страсти, к потере веры в милосердного Бога или (если павший и так был не совсем верующим) в подавленное состояние с безнадежным взглядом на мир, в котором не может быть счастья, а есть только одни страдания, то действие этого обычая можно видеть на примере Шопенгауэра. Пессимизм его философии объясняется очень просто. Жизнерадостный дотоле философ настолько беззаботно предавался естественным потребностям, что получил наконец сифилис. После этого все его миросозерцание демоны затянули черным флером и мировую жизнь представили в виде страшной бессмыслицы.

Молиться можно везде и всюду, но есть места, где молитва находит естественную для нее атмосферу; места эти — храмы, во исполнение обетования: Я обрадую их в Моем доме молитвы (Ис. 56: 7).

После того, как храм освящен, он становится жилищем Божиим. Здесь Бог присутствует иначе, чем во всем остальном мире. В мире Он присутствует как пришлец, как странник, проходящий от двери к двери, не имея, где приклонить главу; Он идет как Владыка мира, отвергнутый миром, изгнанный из Своего царства и вернувшийся в него, чтобы спасти Свой народ. В храме же Он — у Себя дома; Он не только Творец и Господин по праву, — здесь Его и признают Творцом и Господом. Вне храма Он действует, когда может и как может; внутри храма Он во всей Своей власти и силе, и уже от нас зависит приходить к Нему.

Мы живём в те времена, когда большинство христиан окончили, по крайней мере, среднюю школу, могут читать, умеют обращаться с компьютером и мобильным телефоном, но не знают Десяти заповедей, Символа веры и других элементарных вещей, не говоря уже о более глубоком учении из Священного Писания.

Вы знаете, что означает слово любовь?

— Нет, — хором ответил класс.

— Лю — люди, бо — Бога, ве — ведают, — в столбик написал отец Игорь на доске.

Чудо — это не нарушение законов падшего мира, а восстановление законов Царствия Божия; чудо случается, если мы верим, что закон зависит не от силы Божией, а от Его любви. Хотя бы мы и знали, что Бог всемогущ, но пока мы думаем, что Ему до нас дела нет, чудо невозможно; сотворить чудо значило бы тогда для Бога совершить насилие над нашей волей, а этого Бог не делает, потому что в самой основе Его отношения к миру, даже и падшему, лежит абсолютное уважение к человеческой свободе и правам. Момент, когда мы говорим: «Я верю и именно потому обращаюсь к Тебе», означает: «Я верю, что Ты этого пожелаешь, что есть любовь в Тебе, что Ты действительно печешься о каждом частном случае». Когда есть это зерно веры, устанавливаются правильные отношения, и тогда становится возможным чудо.

Первое, чему следует научиться, какой бы предмет для размышления мы ни избрали, это следовать определенной линии. Как только мы начинаем думать о Боге, о вещах божественных, обо всем, что составляет жизнь души, возникают побочные мысли; со всех сторон мы видим столько возможностей, столько интересного и содержательного; но мы должны, избрав предмет размышления, отказываться от всего, кроме избранной темы. Это единственный способ удержать течение мыслей в одном направлении, так, чтобы они могли углубиться.

Искра надежды может делать отчаяние более глубоким и более острым.

Угрызения совести нельзя принимать за раскаяние; раскаяние состоит не в том, чтобы испытывать «ужаснейшее сожаление» по поводу неправильных поступков в прошлом: это активное, положительное состояние, заключающееся в том, чтобы идти в правильном направлении.

Никогда дьявол не нападает на нас так яростно, как когда мы уже совсем близки к завершению борьбы, и мы могли бы спастись, но часто этого не случается, потому что мы отступаем в последнее мгновение. «Довольно, бросай, — говорит дьявол, — это уже слишком, это больше, чем ты можешь вынести, надо положить этому конец немедленно, не жди: ты ведь не в силах больше выдержать». И тогда мы совершаем самоубийство: физически, нравственно, духовно; мы отказываемся от борьбы и принимаем смерть — за минуту до того, как помощь была бы подана и мы были бы спасены.

Не великие дела угодны Богу, а великая любовь, с какою они делаются. Нет ничего великого, когда мало любят, и нет ничего малого, когда любят много

Для детей многих поколений возвращением в дом Отца является крещение. И мы крестим ребенка точно так же, как лечим младенца, родившегося больным. Другое дело, если позже он станет неправильно думать, что лучше было бы ему сохранить свой недуг, быть бесполезным для общества и избавленным от бремени общественных обязанностей. Крестя младенца, Церковь исцеляет его, чтобы сделать ответственным членом единственного реального общества. Отвержение собственного крещения равносильно отвержению излечения. В крещении мы не только становимся здоровыми, но и органически делаемся членами Тела Христова.

Мы, в Церкви — дети Божии, и первые слова: Отче наш, утверждают этот факт и обязывают нас занять то место, которое мы должны занимать.

Бесполезно говорить, что мы недостойны этого звания. Мы его приняли, и оно наше. Мы можем быть блудными детьми, и нам придется отвечать за это, но совершенно очевидно, что никакая сила не может превратить нас снова в то, чем мы перестали быть.
Когда блудный сын вернулся к своему отцу и хотел сказать: Я недостоин больше называться сыном твоим, сделай меня одним…
… показать весь текст …

Наука — это колдовство, которое действует.

Люди в большинстве совсем не понимают, что они не только жертвы безжалостной судьбы, но и самые жестокие орудия этой безжалостной судьбы.

Люди умнеют, как слоны, которые в минуту опасности говорят: «Эге, мы в опасности, но всё будет путём, только надо весу поднабрать, фунтов 200−300», — или как жирафы: «Жизнь — дерьмо, но всё наладится, если только у нас шеи ещё чуток вырастут.»

Мы умираем постепенно
уходим, словно по частям
За теми, кто нам очень дорог
за теми, кто сегодня «там».

Пред мимолётностью прощанья
Немеют веки и уста
И смерть не кажется утратой
И открываются врата

«Каждый правитель может править, но только царь может умереть за своих подданных»

Да будет воля Твоя, — не как чуждая воля, не как воля крепкая и нас сломить способная, но как воля, с которой мы стали полностью согласными. И мы должны, произнося эти слова, принять все, что связано с состоянием богосыновства, с состоянием членов единого тела. Как Сын Божий пришел в мир, чтобы умереть за спасение мира, так и мы избраны для того же; и ценой, может быть, собственной жизни мы должны приносить мир вокруг себя и насаждать Царствие.