Не надо роптать и перечить судьбе,
Её не проломишь твердь.
Когда твоя жизнь изменила тебе,
В подруги выбери смерть.

Постигла формулу любви фармакопея
Во славу Эроса и на погибель узам Гименея.

Я в этой жизни выплаты долгов не требую от той, что сердцу мИла.
Я долговые обязательства ее навек возьму с собой — в могилу.

Любви просить любви взаимной не по нраву,
Она на смелость дерзкую в мечте имеет право.
И потому, когда вдали лишь о тебе мечтаю я,
В душе сказать я не боюсь тебе: моя, моя, моя!

Наверно, в стиля поиске оригинально-самобытных версий,
Излишками поэт грешил запутанных рифмических инверсий.

Средь памяти архива прошлого есть те, кого зовём мы «бывшие»,
До боли, до крИка истошного, они, как прежде, сердцу близкие.

Пусть будет жизни счастьем только лишь одним наполнено меню,
Чтоб никому грядущий год не подложил нежданную свинью.

«Глаголом жечь сердца людей» — Поэта не напрасно наградили этим даром Музы,
Ведь был Пегас, согласно мифу, порождён из крови головы Горгон Медузы.

В грядущий Год Свиньи поэзии пусть жемчуг слов
Порадует нас всех, и соловьями сделает ослов.

В грядущий Год Свиньи желаю от души, и близким и не близким,
Я людям всем: не поступать друг с другом никогда по-свински.

Мой любимый нежный котик,
Алкоголь ты мой, наркотик.
Без тебя живу как в ломке,
Как слепой брожу в потёмках.
Без тебя нет в жизни смысла,
О тебе одной все мысли.

Никто, нигде и никогда на идолов молиться не заставит мой Народ.
В залог Свободы нашей в этот светлый Праздник восемь дней,
Как двадцать два столетия назад, сейчас, и до конца времён, из года в год,
Мы зажигаем свечи, прославляя Фестиваль Огней!

Три праздника особых чтут сыны и дочери Народа моего — три символа святого избавленья,
От рабства тела и духовного ярма, от геноцида, нации моей уничтоженья.

Я рад, что Пушкин умер рано, только в тридцать семь,
— В расцвете зрелости, без увяданья знаков тлена.
Себя оставил он в наследство, ставши «нашим всем»,
Не пав в объятья старости любви последней плена.

Лишь тот других словами и делами унижает,
Кто сам себя внутри своей души не уважает.
Такому человеку по ошибке мнится,
Что это способ самоутвердиться…

Стихов хороших очень даже много на планете сей — с отточенною рифмой чёткой, безупречным стилем, плавным ритмом и мелодикой, законченной, как в скерцо.

Но настоящая Поэзия — одна, не многая из них, где пишет лишь перо то, что диктует, как приказ ему, Поэта чувством переполненное сердце.

Красавиц гордых, с ликом совершенным,
Есть много, что мужской порадовать способны глаз,
Но лишь тебя увидел, и, мгновенно,
Пленён тобою я на век, о них забыв тотчас.

Я с детства своеволен и упрям и не люблю игру по правилам,
Диктующим насильно как и что.
И ты, любимая, меня чужую роль играть навряд б заставила,
В условном виртуала цирке шапито.

Молю тебя, верни мне мою душу, Сатана,
Опустошенную, теперь ей грош цена.
Она, как чаша, выпита тобой до дна,
Покоя просит, от безумства чувств утомлена.

Но хладно внемлет Демон совести мольбе…
Нет милосердья, жалости в его природе грешной.
Смирения не посылает он судьбе.
И дни мои текут в духовной темноте кромешной.

Она мне не любовница, не мать и не жена,
Была, она, наверное, для друга рождена…
Коль знал бы не знакомился, остался б в стороне,
Тогда бы жизнь счастливее сбылась бы ей и мне…