Чиновники — чудесный пример размножения людей не половым путем.

Как у тюрем, стоят часовые
у Кремля и посольских дворов,
пуще всех охраняет Россия
иностранцев, вождей и воров.

Люди, которые вечно находятся в борьбе с внешним миром и самими собою, всегда недовольны, всегда огорчены и желчны. Огорчение есть постоянная форма их бытия, и что бы ни попалось им на глаза, всё служит им содержанием для этой формы.

Мелким людишкам вполне под силу уничтожить великое государство.

В чем состояло наше смутное и от чего к чему был переход — я не знаю, да и никто, я думаю, не знает… А между тем дряннейшие людишки получают вдруг перевес, и стали громко критиковать все священное, тогда как прежде рта не открывали, а первейшие люди, до тех пор благополучно державшие верх, стали вдруг их слушать, а сами молчать; а иные так позорнейшим образом подхихикивать.

Я мелкой злости в жизни не испытывал,
На мир смотрел светло, а потому
Я ничему на свете не завидовал:
Ни силе, ни богатству, ни уму…

Дурное расположение людей, не достойных почтения, не должно быть ограничительно. Знай, что зла никогда не желают тем, кого презирают, а обыкновенно желают зла тем, кто имеет право презирать. Люди не одному богатству, не одной знатности завидуют: и добродетель также своих завистников имеет.

Злоба — это отраженные: обида, боль, зависть… низкие вибрации души.

Злоречивый язык выдает безрассудного.

Не все слова, которые нам нравятся, имеют то значение, которое нам хочется.

Анка подходит к Петьке:
— Я вчера на балу была. Такой фужер произвела!
— Дура, не фужер, а — фураж!
— Сам дурак. Пойдем, у Василь Ивановича спросим.
Подходят к Василию Ивановичу.
— Слушай, Василь Иванович: как правильно сказать — фужер или фураж?
— Ребята, знаете: я в этом деле не копенгаген.

Нет ничего на свете сильнее… и бессильнее слова.

Несправедливость перенести сравнительно легко; что нас ранит по-настоящему — это справедливость.

Безопасные корабли — это вытащенные на берег корабли.

Зачем, управляя государством, убивать людей? Если вы будете стремиться к добру, то и народ будет добрым.

Правду сказать, я неохотно знакомился с русскими за границей. Я их узнавал даже издали по их походке, покрою платья, а главное, по выраженью их лица. Самодовольное и презрительное, часто повелительное, оно вдруг сменялось выражением осторожности и робости… Человек внезапно настораживался весь, глаз беспокойно бегал… «Батюшки мои! не соврал ли я, не смеются ли надо мною», — казалось, говорил этот уторопленный взгляд… Проходило мгновенье — и снова восстановлялось величие физиономии, изредка чередуясь с тупым недоуменьем.

Помните, вы вчера говорили о крыльях?.. Крылья у меня выросли — да лететь некуда.

Я сказал, что с того дня началась моя страсть; я бы мог прибавить, что и страдания мои начались с того же самого дня.

В глазах царей хорошие подозрительнее худых, царей всегда страшит чужая доблесть.

Главное во всяком деле — конечно, удача, а она и возвеличивает, и оставляет в тени скорее по произволу, чем по справедливости.