Девятое отделение Кащенко — слепок нашего общества. Половина его населения не отдает себе отчета в том, что происходит с ними, с миром, что станет с их детьми, о любви к которым они готовы говорить часами. Особенно когда больше говорить не о чем…

Зачем мне такое изобилие персонажей? Это сколько романов придется написать, чтобы всех их расселить? Сопереживать им бессмысленно, винить их в чем-то, как это делала «Хармс», тоже. Они вне смысла, вне вины. Это даже не Гоголь, и не Салтыков-Щедрин, а последний кадр из фильма «Елена» Звягинцева.

Несколько лет назад я работал на самой популярной в тот момент городской радиостанции.
Программным директором станции был парень, служивший в армии где-то в Заполярье. Он рассказывал:
— Знаешь, что было там самым сложным? Нас вообще не кормили, от грязи и холода мы покрывались фурункулами, а уж о такой штуке,
как женщины, не приходилось и мечтать. Но это бы все я вынес. А вот по-настоящему невыносимо было то, что я был далеко от Петербурга. Не мог, если захочется, прогуляться по набережным или Невскому. Первый год еще ничего, а потом меня накрыло так, что хоть вешайся. Мама присылала мне открытки с видами Невы, я смотрел на них и плакал. Недостаток архитектуры модерн в организме — диагноз, страшнее которого не придумаешь.

Жить в Петербурге действительно невозможно. Зато умереть тут — действительно красиво.
Место, где люди живут хотя бы несколько столетий, обязательно станет напоминать о смерти. Любое место — необязательно Петербург. Хотя к Петербургу это относится особенно.

Анна Ахматова позже вспоминала, что как-то в лютые крещенские морозы ехала через стрелку Васильевского острова и видела там громадную, размером с комнату, глыбу замерзшего коньяка. Причем внутри глыбы можно было различить тело вмерзшего в лед человека.