В параллельной вселенной коты управляют миром, и трамваи бесплатно идут по большому кругу. Не красотки и мачо возводятся там в кумиры, а хорошие люди, дающие слабым руку. Там в руках не смартфоны, а книжки у пассажиров разноцветных вагонов метро (и вообще нет давки). За пятак и спасибо торгуют везде инжиром, а охрана везде и всегда всем даёт все справки. В новостях говорят о том, как их жизнь прекрасна. Криминальная сводка: «два дядьки столкнулись лбами».
В параллельной вселенной царят благодать и счастье, потому что она навсегда параллельна с нами.

Есть один друг, понимаете, идиот. Продал свой дом, на те деньги купил завод, там производит маски — но нет, не т. е. Зайцев, лисичек, слоников — для детей. Маски отвозит в школы и детсады. Дети смеются — звонко, на всё лады. Мог продавать, но он дарит их просто так.
Что тут сказать, понимаете, он дурак.

А у соседа тоже произошло: взял рюкзачок и покинул подъезд пешком. Так и идёт, уже семь с половиной лет. Ну ни дурак ли, скажите, такой сосед? Кто-то его видел, кажется, в Туапсе. Фото с вулкана…
… показать весь текст …

Ее хоронили ночью, под грохот грома. Никто не сказал речей, не заплакал молча. Без скорбной толпы из родных и едва знакомых. Один на один, на задворках дождливой ночи.

Ее хоронили быстро и воровато, брезгливо и грубо с её обращаясь телом. В том платье, в котором была хороша когда-то. Заляпанном грязью и бывшим когда-то белым.

Ее схоронив, ей никто не поставил камня. Никто не принёс ни цветов, ни венков, ни свечек. О ней постарались стереть моментально память, но память болела и знала, что будет вечной.

На этом погосте, где ей не бывать последней, о ней говорил только свежий неровный холмик, но скоро он скрылся под палой листвой осенней.

Мечты никогда не хоронятся по-другому.

Однажды мы уйдём за горизонт. И (кто бы мог вообще поверить в это?) наступит нескончаемый сезон цветущего безоблачного лета. Нам просто нужно это представлять в деталях, будто в текстах договоров: вода пускай всегда +25, и фикус каждый метр в коридорах, и горничная — фиг с ним, через день. И шведский стол. Но главное — чтоб море. А окна выходили чтоб на тень, но дверь открой, и солнце в коридоре.
Ещё бы хорошо, чтоб интернет. Но это, понимаю я, что вряд ли. Чтоб над кроватью тускло-белый свет, чтоб книжки перед сном читать в кровати, чтоб были книжки. Как нам там без книг? Чтоб фильмы, театры, в записи хотя бы, чтоб чем-то был наполнен каждый миг и никогда да не наступал октябрь, всегда июль (а в непогоду — май), всегда суббота и примерно полдень. И чтоб ещё чуть-чуть, и через край, но вот сейчас — не до конца наполнен.
И чтобы будто счастье — впереди, но здесь, вот-вот, и топчется за дверью.
Нам не постичь в неведомом пути, но говорят, что путь у всех — по вере.

Разве об этом хоть кто-то вообще мечтает? Швабра, ведро, вот, пожалуй, и все коллеги. С ними она натирает полы ночами в дикси, пятёрке, окее, ашане, меге. Руки её от воды превратились в лапы, ногти её расслоились и носят траур, взгляд её тусклый ночами ложится на пол, пол засияет и сменится тротуаром, нужно спешить, на маршруте четыре точки, пальцы кусает морозный январский воздух,

Снег серебрится особенно ярко ночью. Как в зеркала, на себя в него смотрят звезды.

Остановившись, плотнее натян…
… показать весь текст …

В нашем мире модно быть чайлдфри, я же — стопроцентная чайлдбизи. У меня три сына, раз-два-три. Три, на вашем сленге, спиногрыза.
И на жизни можно ставить крест. На карьере можно сразу дважды. Ведь теперь мой главный интерес — памперсы по акции и каша. Я теперь не женщина. Я — мать. Это значит, можно быть и стрёмной. Рассекать в халате и сшибать жопой (охренеть какой огромной!) все углы в квартире. И гнездо сделать из волос, да поклокастей.
У меня три сына. Это сто каждый день (и даже час) напа…
… показать весь текст …

Храни всех тех, кто хотел в Европу. Храни всех тех, кто сидит в окопах. Храни всех тех, кто в уютном кресле. И тех, чьё завтра со словом «если». Тех, кто сегодня в метро ночует, тех, кто улегся на стол к врачу, и тех, кто пишет, как все не правы, и тех, кто вне всех моральных правил, и тех, что верят, что всё, как надо, и тех, в которых летят снаряды, и всех стыдящихся и воспрявших, всех проклинаемых и проклявших, храни детей, стариков и женщин, мужчин всех тоже храни не меньше, храни на всех языках и мовах (сначала было всего лишь слово), храни всех тихо, храни всех громко, храни всех тех, кто стоит в сторонке, и тех, кто рвётся, не глядя, в пекло, храним будь воин, храним будь пекарь, храним будь друг и кто сеет ругань

Храни нас, Господи, друг от друга

Прости меня, я целовалась с ветром. Он на меня напал из подворотни и был таким порывистым и летним, что мог поцеловать кого угодно.
Я просто подвернулась на дороге, такое вот стечение обстоятельств. Он пах березой, краской и немного дождём. Он был до одури прекрасен!
Он дальше полетел, а я осталась. И на губах остался привкус липы. Прости меня, я с маем целовалась. А он в ответ до дна мне душу выпил.

Ходи в сапогах по намытому полу, рисуй на обоях, прогуливай школу, поспорь со мной, очень внезапно взрослей — я буду любить тебя только сильней.

Набей синяков своим острым коленкам, болтай про майнкрафт, потеряй свою сменку, схвати двести двоек за сто сочинений — любовь моя будет вне всяких сомнений.

Влюбись. Разлюби. Поругайся с друзьями. Стесняйся сказать им, что я — твоя мама. Будь взбалмошным, глупым, наивным, беспечным — я буду любить тебя, маленький, вечно.

Стань выше меня и впервые поб…
… показать весь текст …

Он приходит ночами, когда она крепко спит. Он садится и смотрит на пепел ее волос. Он садится на край и тихонечко там сидит, наблюдая, как морщит она свой курносый нос.
Он садится на край и как мультики смотрит сны, те, что видит она каждой ночью так много лет. И они одновременно радостны и грустны, эти мультики-сны, где равняется грусти свет.

В этих снах он бескрыл, а она лишена седин, облетает листва с пожелтевших к зиме дубов. Он садится на край и тихонечко там сидит, и к курносому носу бессмертна его любовь.
Он сидит так всю ночь, до того, как начнёт светать и потянутся люди к проснувшемуся метро.

Улыбнётся она, застилая с утра кровать: он ко мне приходил. На подушке его перо.

Мама не любит папу. Папа не любит маму. Я подрасту, и тоже любить никого не стану.
Ночью опять ругались. Думали, я не слышу. Ветки в окно стучались, дождик стучал по крыше, мне было очень страшно. Я потихоньку плакал. Не помогала даже плюшевая собака. Как-то уснул. Приснилось, что у нас всё нормально. Мама опять влюбилась в папу, а папа в маму. Мы все втроём гуляли. Стихли и дождь, и ветер. Мамочка обнимала папу, смеялись дети и щебетали птицы. Лето, июль в разгаре.
Это мне только снится. Утро…
… показать весь текст …

Вот тебе карандаши и блокнот. Садись, пиши: «Я на свете всех милее, всех румяней и белее. Всех умней, стройней, успешней я мужчин, детей и женщин. У меня есть руки-ноги, мне открыты все дороги, я люблю и я любима. Жизнь моя неповторима в каждом дне и каждом часе, и в любом из них прекрасна». Если счастье — это дверь, то, пожалуйста, поверь, способ отыскать ключи:

Записала — заучи

Заучи, как трижды три: ты прекрасней всех внутри, и снаружи всех прекрасней, потому что ты есть счастье.

Если вдруг утратят смысл все слова твои и мысли, твой блокнотик изотрется и закроют тучи солнце, жизнь слетит с откоса вниз, ты забудешь свой девиз — не ищи тому причин.

Сядь. Подумай. Помолчи.

И в углу своей души

отыщи
… показать весь текст …

жили-были, варили кашу, закрывали на зиму банки. как и все, становились старше. на балконе хранили санки, под кроватью коробки с пылью и звездой с новогодней ёлки. в общем, в принципе — не тужили. с расстановочкой жили, с толком.

берегли на особый случай платье бархатное с разрезом, два флакона духов от гуччи, фетра красного полотреза, шесть красивых хрустальных рюмок и бутылку китайской водки. а в одной из спортивных сумок надувную хранили лодку.

время шло, выцветало платье, потихоньку желт…
… показать весь текст …

Девочке три, она едет у папы на шее. Сверху всё видно совсем по-другому, чем снизу. Папа не верит, что скоро она повзрослеет. Папа готов воплощать в жизнь любые капризы.

Девочке шесть, на коленках у папы удобно. Он подарил ей щенка и большую конфету. Папа колючий, как ёж, и как мишка огромный. Папа умеет и знает вообще всё на свете.

Девочке десять, и ей захотелось помаду. Сперла у мамы, накрасила розовым губы. Папа ругался, кричал, что так делать не надо. Папа умеет бывать и сердитым, и грубым…
… показать весь текст …

Как приятно поднимает настроение весной
Звонкий щебет воробьиный под небесной синевой.
Как приятно наслаждаться мелодичною игрой, —
Без неё весна признаться, не была б сама собой.
Разве можно без напевов голосистых заводных,
В тишине гулять в апреле по аллеям золотым.
Ведь поистине порхаешь и во всю душа поёт!
Когда солнце улыбаясь слышит голос воробьев.
Щебетанием весёлым, звонким, чистым, озорным,
Птицам свойственно делиться с обитателем земным.
Видно знают как мы часто не скрываем добрых фраз, —
Позже с болью принимая безучастность в сложный час.
Как чудесно снег блестит ослепительно искрится,
Где-то в этот светлый миг замирает тихо птица.
… показать весь текст …

Он писал ей: «Любимая! Знаешь, сегодня день пролетел незаметно. Я много гулял и думал. Я хотел бы иметь от тебя детский сад детей. Я хотел бы иметь с тобой лавку под старым дубом. Я сидел там один, но я думал, что я с тобой. Представлял себе нашими всех ребятишек в парке. А потом всех ребят увели, как всегда, домой, и я тоже пошёл. Стало скучно, и было жарко». Он писал ей: «Четверг, а как будто бы Новый год. Все смеются и пьют, я бы тоже, но как-то не с кем. У меня под окном поселился дворовый к…
… показать весь текст …

Ей бабушка нагладила косынку, а дед тайком ей выстругал рогатку.
Она несёт ежа домой в корзинке, чтоб лопать с ним клубнику прямо с грядки.
Потом она пойдёт стрелять по шишкам, испытывая дедушкин подарок.
За ней опять увяжется мальчишка на старой «каме» с настоящей фарой, и даже даст разочек прокатиться.
А к озеру помчит её на раме.

С календаря осыпятся страницы, и к осени за ней приедет мама.
Вокзал оставит бабушку и деда стоять на опустевшей враз платформе.
На туфельки она заменит кеды,…
… показать весь текст …

Собаки, которых никто не гладил — тяжёлые тучи небесной глади. Они по земле бьют десятком молний, чтоб тот, кто не знал их, о них бы помнил.

Те кошки, которым не дали крова, лавинами снега взрывают горы. Мурлыкают с неба раскатом грома, чтоб тот, кто не знал их, о них бы помнил.

А брошенным детям намного хуже: им нужно взрослеть, отражаясь в лужах. Над ними по небу летят собаки, кошачий их гром заставляет плакать, их души черствеют под градом молний. Они вырастают. Они не помнят, как страшно, когда ты один на свете. У них появляются тоже дети. Они им заводят и псов, и кошек, и часто бывает, что этим тоже приходится тучами стать и громом.

Чтоб тот, кто не знал их, о них бы помнил.

И когда он проснётся за ночь сорок пятый раз, не умея сказать, что мешает спокойно спать, она будет сидеть, не смыкая уставших глаз, будет ласково петь и тихонько качать кровать.

И когда у него будет резаться первый зуб, первой шишкой на лбу обозначится первый шаг, и когда первый жар станет мягким касанием губ к закипевшему лбу — всё равно это будет так.

И когда он пойдёт первый раз без неё во двор, запестреет дневник алокрылостью лебедей, он рискнёт головой на какой-то дурацкий спор — она бу…
… показать весь текст …

У Оли в квартире живут сразу трое мужчин. Один из них толстый и очень ворчлив и придирчив. Он мог бы носить генеральский, как минимум, чин, но и без чинов ему, в общем и целом, отлично.

Второй молодой, и характер его очень крут. Он к Оле в квартиру чужих никогда не пускает. Раздастся звонок, и Второй у двери тут как тут, утробно рычит и зловеще глазами вращает.

А Третий — тюфяк. Он весь день на диване лежит. Ему наплевать на проблемы в глобальном масштабе. Ему бы до вкусного ужина с Олей дожит…
… показать весь текст …