Добрый друг, снова осень твоя хандрит —
на погоду, а может быть — перелом.
Мы так долго держали ее внутри, так давно в ней смешались добро и зло,
что теперь стало ясно — виновных нет. Каждый равно в ней был и чужой, и свой.
Первых мир обратит в прошлогодний снег, а вторые расскажут, что ты живой.
Здесь хандра, милый друг, превращает нас в имена, лимбы памяти и труху.
Но она для сравнения нам дана тем, кто встречи рисует всем наверху.
Если кто-то без памяти в нас влюблен, то бесстрашие стоит полынных правд —
только он этой горечью сколет лед и откроет нам сердце для новых ран.
Если кто-то пустой — этот лед звенит, и никак его больше не расколоть:
ни словами, ни солнце загнав в зенит, ни заставив испытывать стыд и злость.
Кто-то там, наверху до того умен, что хандру как лекарство всем нам привил.