Есть люди-кошки, а есть люди-собаки. Кошки привыкают к дому, собаки — к людям.

У тебя будет всё, но не будет меня. И тебе будет очень плохо.

Мои ровесницы любили за стихи и за слова, а современные женщины любят за перспективы и за выгоду.

Супруги — это два вола, вместе тянущие воз. Двое в упряжке. А когда один вол постоянно пьян, получается, что другой вол в одиночестве тянет упряжку плюс пьяного вола. Так жить можно, но не нужно.

— Ты кузнечиков видел?
— Конечно, — удивился мальчик. — Их тут полно.
— Некоторых можно обучить играть на скрипочке.
— А зачем? — удивился мальчик.
Это был ребенок-реалист. Он не понимал, зачем кузнечику концертная деятельность, когда у него совершенно другие жизненные задачи. А я поняла, что любая сказка должна быть положена на реальность. Иначе это не сказка, а вранье.

Здоровому человеку кажется, что алкоголизм-это распущенность. Если взять себя в руки, если запретить себе строго-всё войдёт в нужные берега. Но это-великая иллюзия. При алкоголизме нарушается химия. Может быть, это ошибка Создателя. А может-эксперимент…

Фома ищет меня в окне и смотрит с мольбой. Я вижу, как он постарел, бедный, еле поднимается с земли. У него артроз коленных суставов. Старик есть старик.

Я выхожу на улицу и беру его с собой на прогулку. Фома радостно трюхает рядом со мной.
Для него прогулка — счастье. Шквал запахов. Знакомство с новыми собаками, и, конечно же — служба. Он защищает меня от врагов. В этом его предназначение.

Из-под ворот углового дома — собачий нос и глаза молодой овчарки. Я давно вижу эту одинокую, печальную,…
… показать весь текст …

«Люди через сто лет будут жить лучше нас». Так говорили Астров, Вершинин, Михаил Полознев, Тузенбах. Видимо, сам Чехов тоже так думал
Через сто лет — это сейчас. Сегодня. Тогда были девяностые годы девятнадцатого века. Сейчас — двадцатого. И что же произошло за сто лет?
Сегодняшний Вершинин выходит в отставку. Армию сокращают. Тузенбахи вывелись как класс. Исчезло благородное образованное офицерство. Соленый вступил в общество «Память». Ирина и Маша пошли работать. Они хотели трудиться до изнеможения? Пожалуйста. Этого сколько угодно.
В Москву не переехать — не прописывают. Только по лимиту.
А мы, сегодняшние, смотрим в конец девятнадцатого века и ностальгируем по той, прежней жизни, по барским усадьбам, белым длинным платьям, по вишневым садам, по утраченной вере."

Любой соус усиливает и проявляет вкус пищи.
Риск — это своего рода жизненный соус.

Моя память — это чемодан без ручки.
Чемодан моих воспоминаний.

«Не укради» — легко. Гораздо труднее — украсть. «Не убий» — и того легче. Ирина не могла убить даже гусеницу. «Не лжесвидетельствуй» — тоже доступно. А вот «смири гордыню», пригни голову своему «я», выпусти в форточку свою женскую суть… И при этом — не возненавидь…

Никогда хорошо не жили — нечего и начинать.

Говорят, что молодость-самое смутное время. В молодости не понимаешь: зачем пришёл на этот свет? Зачем живёшь?
Это не понимаешь и потом. Только догадываешься…

— Все вы тут горнолыжники.
— Почему горнолыжники?
— Когда один ломает шею, другому некогда остановиться. Он на скорости.

В первой половине жизни очень много места занимает любовь и всякие страсти. Еще много времени отнимает работа, на которую, хоть и сам не понимаешь, нужна она тебе или нет, бегаешь как заяц, чтобы только заработать денег…
А потом наступает момент, когда все ненужное «отшелушивается» и ты понимаешь, какой молодец Создатель, что создал вот такое небо, вот такие деревья и тебя.

Незаконченная любовь переходит в ненависть.

Но к своим двадцати шести годам я уже заметила, что нельзя хотеть ОЧЕНЬ. Судьба не любит. Надо не особенно хотеть, так, чуть-чуть… И тогда все получится.

— Обеспечу ей светлое будущее.
— А почему светлым должно быть будущее, а не настоящее?
— Когда общество ничего не может предложить сегодня, оно обещает светлое будущее.

Смолоду верилось, что судьбу можно поправить. Но ничего поправить нельзя.
Судьбу два раза не пишут…

Влюбленности похожи на сорванные цветы и на падающие звезды. Они так же украшают жизнь и так же быстро гибнут.