Когда стемнеет, я вместе со всеми окружающими предметами вырвусь из этой мути.

Мы становимся тем, кем мы есть, только решительно отвергая то, что другие сделали из нас.

Умейте поставить себя так, чтобы вас искали.

Понедельник, вторник, среда. Апрель, май, июнь. 1924, 1925, 1926.
Это называется жить.

это так приятно — плевать на всё.

Если тебе скучно наедине с собой, значит, ты в дурном обществе.

Он требует от меня самой малости — всего только согласиться навесить на себя ярлык.

Не терплю, когда от меня чего-то ждут. У меня сразу же появляется желание сделать всё наоборот.

Другой — это ад.

До чего же я прав, если все вы так громко вопите… :)

Я склоняюсь над каждой секундой, стараюсь исчерпать ее до дна, стараюсь вобрать в себя, навеки запечатлеть в себе все, что она содержит — и мимолетную нежность прекрасных глаз, и уличный шум, и обманчивый свет зари, — и, однако, минута истекает, я не удерживаю ее, мне нравится, что она уходит.

Мы не можем вырвать ни страницы из нашей жизни, хотя легко можем бросить в огонь саму книгу.

Ничего нового. Существовал.

Ад — это другие.

Постановка «я могу» приводит к положительному результату, постановка «я не могу» не приводит ни к какому результату.

Настоящая свобода начинается по ту сторону отчаяния. (Судя по всему Сартр такого не говорил, а это — вольный перевод реплики Ореста из его пьесы «Мухи»: Юпитер. Что им делать с отчаянием? Орест. Что угодно: они свободны, настоящая человеческ…
… показать весь текст …

— Вы встречали уже где-нибудь эту мысль?
— Да нет, конечно, нет.
— В самом деле? Совсем нигде не встречали? Стало быть, мсье, — говорит он, помрачнев, — эта мысль неверная. Будь она верной, она уже пришла бы кому-нибудь в голову.

Если бы только я мог перестать думать, мне стало бы легче. Мысли — вот от чего особенно муторно. Они ещё хуже, чем плоть. Тянутся, тянутся без конца, оставляя какой-то странный привкус.

Было вычислено всё, кроме одного — Как жить…

Как приятно впадать в безнадежное отчаяние. Это дает право дуться на весь мир.

Господи, как они дорожат тем, что все думают одно и то же.

Люди. Людей надо любить. Люди достойны восхищения. Сейчас меня вырвет наизнанку.

Ничто не меняется так часто, как прошлое.

Я чувствовал такое отчаянное одиночество, что хотел было покончить с собой. Удержала меня мысль, что моя смерть не опечалит никого, никого на свете и в смерти я окажусь еще более одиноким, чем в жизни.