Своя в любом из нас таинственность,
и мы вокруг напрасно кружим:
Творец дал каждому единственность,
непостижимую снаружи.

Я снизил бытие свое до быта.
Погряз я весь в земной моей судьбе.
И прошлое настолько мной забыто,
Что крылья раздражают при ходьбе.

Уставших задыхаться в суете,
отзывчиво готовых к зову тьмы,
нас держат в этой жизни только те,
кому опора в жизни — только мы.

С тех пор, как мир страниц возник,
Везде всегда одно и то же:
На переплёты лучших книг
Уходит авторская кожа.

Забавы Божьего глумления —
Не боль и тяжесть испытаний,
А жуткий вид осуществления
Иллюзий наших и мечтаний.

Хотели мы поспать немножко
Но так уснуть и не смогли
Так под окном орали кошки
Как будто тигры их …

Среди прочих нравственных калек
Я имел зарплату и заботу
Выполнить завет моих коллег:
«Изя, не убейся об работу!»

Живя весьма благообразно
при нашем опыте и стаже,
мы не бежим на зов соблазна,
а просто надо нам туда же.

Всегда приходит Новый год,
неся подарки дорогие —
освобожденье от невзгод
и их замену на другие.

Мы зря и глупо тратим силы,
кляня земную маету:
по эту сторону могилы
навряд ли хуже, чем по ту.

Ни вверх не глядя, ни вперед,
сижу с друзьями-разгильдяями,
и наплевать нам, чья берет
в борьбе мерзавцев с негодяями.

Еврейского характера загадочность
не гений совместила со злодейством,
а жертвенно хрустальную порядочность
с таким же неуемным прохиндейством

Патриотизм — это изумительное чувство, которого не существует у людей, которые вслух произносят это слово.

Где душевные холод и мрак

роль ума исполняют на сцене,

я смотрюсь как последний дурак,

но никто во мне это не ценит.

«Не в свою пирамиду не ложись!»

В России не закончилась эпоха
предательства и рабского молчания,
порой еще кричат, но слышно плохо,
а громко — лишь согласное мычание.

Мне горестно, томительно и странно,
однако я молчание храню,
когда витиевато и пространно
несут нам несусветную херню.

Всему на свете истинную цену
Отменно знает время — лишь оно
Сметает шелуху, сдувает пену
И сцеживает в амфоры вино.

Безалаберным, беспечным и легкомысленным я был всегда. Я никому не рекомендую такой образ жизни, но к 70 годам убедился, что именно так нужно жить. Только разгильдяи и шуты гороховые составляют радость человечества.

Умами книжными и пыльными
скрипят мыслители над нами,
а нам то цепи служат крыльями,
то крылья вяжутся цепями.