Это такое чувство… Которое называется таким словом, которое на родном языке произносить ужасно трудно. Такое слово, которое, если произнесешь, то обязательно поперхнешься или откашляешься… Или даже это слово подумаешь — как-то споткнешься об него… Зато на любом другом языке — английском, немецком — сколько угодно… легко. Это слово — «любовь».

Вот интересно и забавно — ведь ни одной секунды счастья, ну, такого счастья, которое можно понять как счастье. Вот это было счастье!.. Ни одной секунды. Ну потому что, когда влюбляешься по-настоящему, когда падает на тебя любовь, вот так… упала на тебя любовь — и что, это счастье, что ли? Да какое же это счастье… И ты думаешь: «Боже мой, ну чего мне надо, чего я хочу? Что мне нужно от этой вот женщины? Чего конкретного мне хочется?». И кажется, что можно быть счастливым тогда и только тогда, ког…
… показать весь текст …

Наука отдыхать весьма тонкая и сложная. Труднее всего выяснить — от чего отдыхать.

Верить

Как я хочу, как я хочу. Обладая той мудростью, я понимаю, что не обладаю ею. Мучаюсь от того, что. ну не мудр. Потому что я так хочу уметь верить. Верить всему, что мне говорят.
Как я хочу поверить своему другу, который не пришёл на встречу. Я его ждал, он не явился. Потом сказал, что он был с другими какими-то очень серьёзными людьми. Всё было очень плохо. Или у него случилась авария. Или он заболел. Я-то знаю, что ему было хорошо. Он был с женщиной. Но я хочу поверить другу. Поверить…
… показать весь текст …

Надо же, как только происходит что-то не очень обычное или сильно необычное, сразу думаешь: «Как в кино»

А если ты долго сидел где-то в парке, на скамейке, и курил… но не бросал окурки под скамейку, не втаптывал их в дорожку, а собирал в пустую пачку. Или шел по аллее, жевал жевательную резинку, которая надоела, но не плюнул её на дорожку, а дошел до урны, плюнул её туда, туда же бросил окурки… И подумал про себя: а я все-таки… приличный человек, и мне еще можно пожить на этом свете. Еще можно.

«Я совершенно искренне уверен, что нужно говорить и обсуждать всё. Если есть возможность говорить и обсуждать — надо это делать. Не существует запретных или закрытых тем. Если такие темы возникают, там накапливается непонимание, недоверие, а часто и взаимный страх. Надо начинать разговор, даже если ты не видишь шансов, что этот разговор приведёт к какому-то конкретному результату. А когда разговор ни к чему не приведёт, надо начинать и продолжать следующий. Просто я уверен, что если мы продолжаем говорить, значит мы друг от друга не отказываемся».

Но когда меня разрывает от тоски, отчаяния, незнания, как и зачем мне жить, когда оттого, что происходит у меня внутри, я не могу даже найти позы, чтобы хоть ненадолго замереть и не испытывать мук… И мне так необходимо в этот момент сообщить кому-то о том, что внутри меня происходит и творится… А я только и употребляю слова: тоска, отчаяние, душа, болит… Я ничего не могу сказать, я никого не могу впустить в себя, ни с кем не могу соединиться. И только позволяю себя жалеть тем, кто видит, что мне плохо, и кому я нужен и дорог. Как же от этого одиноко, как остро ощущаются одиночество, неизбежность и обязательность этого одиночества.

Водка — это напиток, не допускающий одиночного употребления. Одиночное или одинокое употребление водки сообщает о человеке, который это делает, что он либо несчастен, либо имеет серьезный душевный изъян, либо совершенно не имеет друзей, либо банально страдает алкоголизмом, либо все перечисленное вместе.

Статус есть только один — человек, остальное — должности.

Только с водкой и только у нас могли появиться посошки, стременные, штрафные… Всё это связано со временем. Штрафная нужна, чтобы перевести опоздавшего срочно в тот часовой пояс, в котором находятся те, кто пришёл вовремя. Ну, а посошки… это последние попытки удержать, продлить счастливое время… А может быть, остановить его ещё на сутки…

Любовь не может быть ни счастливой, ни несчастливой. Она невыносима в любом случае.

А желание такое… Желание, чтобы нас все-таки любили и уважали. Чтобы меня любили и уважали. Но чтобы любили и уважали не потому, что я чего-то добился в жизни, не за мои усердие, труд и упорство, и даже не за какой-нибудь талант или особенность… Чтобы любили и уважали меня не за то, что ты сильный или смелый, не за то, что ты умный, потому что долго учился, не за то, что у тебя много денег, потому что ты много работал, и не за то, что у тебя есть власть или все это вместе. А нужно чтобы любили и уважали просто потому, что ты есть. Есть, какой бы там ни был. Никто из нас в этот мир не просился. Но мы есть. И мы пока отсюда никуда не собираемся. И нам нужно, чтобы прямо здесь каждого из нас любили и уважали только за то, что мы есть. Любили и уважали. Пусть не сильно. Но каждый день.

Прекрасное и, может быть, самое ценное ощущение — это что в твоем доме, в твоем окружении и в твоем, как бы то ни было, вполне ограниченном мире происходит всё самое главное…

Вот и я однажды защитил Родину. Один. Лично сам. Да-да! Я был… в бою, скорее, конечно, это был бой, но я его выиграл, не оставив врагу никаких шансов. В проливе Лаперуза к нам со стороны острова Хоккайдо подлетел маленький самолетик. Его, видимо, просто послали посмотреть на нас поближе. Он, не долетев до нас, стал разворачиваться, и я увидел летчика. Голову. Лицо в очках — японский летчик. И на какую-то секундочку он взглянул на меня, и я, не думая, моментально,… раз — и показал ему руками…, в смысле — хрена тебе! Он тут же развернулся и улетел к Японии, а я победил.
Вот и все.

Когда в полном отчаянии говоришь женщине, и говоришь то каким-то срывающимся голосом: «Поверь, поверь мне, что никто и никогда так, как я, любить тебя не будет. Никто и никогда! Ты понимаешь?!» И отчаянно при этом трясешь рукой.
Потому что смотришь в ее глаза, и сразу догадываешься по глазам, что все мужчины так говорят.
Все так говорят! Этими же самыми словами.
И это ужас! Потому что все говорят правду! Потому что, действительно, никто не сможет точно так же, как Я… Точно так же не сможет, а слова те же… И ясно, что ничего нельзя объяснить. Объяснить ничего не получится.
И в этот момент хочется только головой в омут или в окно.

… уже не вернуть того детского ощущения неподвижности времени.

Милая моя… милая моя.
У нас можно все отнять… У нас с тобой можно все отнять, все что есть. Можно отнять работу…, честь…, доброе имя…, то, что мы называем домом- легко отнять. Можно отнять друзей, можно отнять родину…
Очень легко отнять жизнь… Жизнь легче всего отнять… Даже детей… даже детей… Все, что есть, у нас можно отнять… Единственное, чего у нас отнять с тобой невозможно----это того, что у нас с тобой было.
ТОлько мы сами, только мы сами… Нет…, мы не забудем, нет… это слишком просто, но мы можем сделать так, так поступить, что нам будет больно вспоминать о том, что у нас с тобой было. Больно… и стыдно.
Так давай же, давай попробуем прожить так,, чтобы не сделать и не сказать того, после чего, нам будет больно вспоминать, вспоминать о том, чего у нас с тобой отнять невозможно, чего у нас… нельзя отнять…

Первая рюмка делает тебя счастливым, третья отгоняет остатки счастья.

Улыбаться приятно, это физически приятно. Ещё приятнее смеяться. А хохотать — это же просто удовольствие!

Жизнь возьмёт своё… А где моё?!

Когда что-то понимаешь, то жить становится легче. А когда что-то почувствуешь — то тяжелее. Но почему-то всегда хочется почувствовать, а не понять!

«Я тут как-то сидел… сидел, думал, наедине, ну, то есть один, и вдруг понял — а ведь я неплохой!
Я совсем не плохой, может быть, даже хороший. Ну, я не подлый, не злой, не завистливый…
э-э… в общем, ну, действительно, хороший!»