Самое прекрасное в женщине — позвоночник, когда он гнётся, как гибкий индейский лук, когда его позвонки так мягко, так изящно проступают под натянутой кожей… когда он резко напружинивается от стройной шеи вниз и вдоль него возникают и углубляются узкие ямочки, а в них играют лёгкие тени, и свет омывает спину…

Где ложь и где правда, знает только Бог. Но если он Бог, то не может существовать ни лжи, ни правды. Тогда все — Бог. Лживым было бы только то, что вне его.
Если же существовало бы что-нибудь вне его или противоположное ему, он был бы только ограниченным богом.
А ограниченный бог — не Бог. Значит, или все правда, или Бога нет.
Видишь, как просто.
---

От обиды можно защититься, а от сочувствия-нет.

Все происходящее ныне отнюдь не ново. Все это уже случалось много раз. Ложь, вероломство, убийства, Варфоломеевские ночи, коррупция, порожденная жаждой власти, нескончаемые войны… История человечества писана слезами и кровью, и среди тысяч обагренных кровью памятников сильными мира сего лишь изредка встречался один, осиянный серебристым светом. Демагоги, обманщики, братоубийцы и отцеубийцы, упоенные властью себялюбцы, фанатики и пророки, мечом насаждавшие любовь к ближнему; во все времена одно и то же, во все времена терпеливые народы наталкивались друг на друга и бессмысленно творили убийство… во имя императора, во имя веры, во имя коронованных безумцев… Этому не было конца.

Ночь многое усложняет…

… кто ничего не ждёт, никогда не будет разочарован. Вот хорошее правило жизни. Тогда всё, что придёт потом, покажется вам приятной неожиданностью.

Высказаться — значит облегчить душу.

… И от нас самих ничего на этой земле не останется, кроме памяти в каком-то сердце, сильно любившем нас …

— Ещё вопросы есть?
— Да. Живёт ли человек изнутри наружу или снаружи внутрь?
— Человек живёт — и точка.

Любовь — вопрос чувства, не вопрос морали. Но чувство не знает предательства. Оно растет, исчезает, меняется — где же тут предательство? Это же не контракт.

Женщины не обязаны говорить правду. Это было бы слишком скучно. Хотя они и не лгут, просто они большие мастерицы приукрашивать.

Ничего не повторяется. Повторяемся мы.

Передовые газет были ужасны — лживые, кровожадные, заносчивые. Весь мир за пределами Германии изображался дегенеративным, глупым, коварным. Выходило, что миру ничего другого не остается, как быть завоеванным Германией. Обе газеты, что я купил, были когда-то уважаемыми изданиями с хорошей репутацией. Теперь изменилось не только содержание. Изменился и стиль. Он стал совершенно невозможным.
Я принялся наблюдать за человеком, сидящим рядом со мной. Он ел, пил и с удовольствием поглощал содержание г…
… показать весь текст …

Сегодня утром я был просто парализован страстной тоской по тебе.

Фейерверк погас, зачем рыться в золе?

Если не танцевать, так и жить-то незачем, говорила она.
Были у нее два поклонника. Один любил ее и дарил ей цветы. Другого любила она и давала ему деньги.
---

«Ты только никого не подпускай к себе близко, — говаривал Кестер, — а подпустишь — захочешь удержать. А удержать ничего нельзя…»

Годы захлопываются …, как двери отдельных номеров… И единственное, что остается, — это крупица мужества.
Сожалений не остается.

— Видите! — с горечью восклицает Генрих, обращаясь к Ризенфельду. — Поэтому мы и войну проиграли! Во всём виновата наша расхлябанная интеллигенция и евреи.
— И велосипедисты, — добавляет Ризенфельд.
— При чём тут велосипедисты? — в свою очередь удивляется Генрих.
— А при чём тут евреи?

Человеческая жизнь тянется слишком долго для одной любви.
Просто слишком долго. Любовь чудесна.
Но кому-то из двух всегда становится скучно.
А другой остается ни с чем. Застынет и чего-то ждет… Ждет, как безумный…