Чувство собственного достоинства — это просто портрет любви.

Вы говорите про Ливан…
Да что уж тот Ливан, ей-богу!
Не дал бы Бог, чтобы Иван
На танке проложил дорогу.

Когда на танке он придёт,
Кто знает, что ему приспичит,
Куда он дула наведёт
И словно сдуру, что накличет…

Когда бы странником — пустяк,
Что за вопрос — когда б с любовью,
Пусть за деньгой — уж лучше так,
А не с будёнными и с кровью.
… показать весь текст …

Через два поколения выйдут на свет…

Булат Окуджава

Через два поколения выйдут на свет
люди, которых сегодня нет.

Им будут странными страхи мои,
искаженный овал моего лица.
Ниточка неразделенной любви
вонзится пулею в их сердца.
Им будет робость моя чужда,
они раскованней будут и злей…
Зависть, ненависть и вражда
… показать весь текст …

Красота — слово жеманное, претенциозное, расплывчатое. Что может обозначать «она была красива», кроме того, что все в ней соответствовало известным нормам? Да, и нос ее отличался безукоризненностью, и ровно очерченная округлость лба радовала взор, и громадные серые глаза, на самом дне которых переливались и посверкивали заманивающие грани темных хрусталиков, и слегка насмешливые, свежие, сочные губы, произносящие круглые теплые слова, губы, прикосновение которых вызывает сладкое замирание, и вол…
… показать весь текст …

Лучшие времена — это те времена, которые могут наступить, но почему-то никогда не наступают.

* * *

После дождичка небеса просторны,
голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь.

Ах, как помнятся прежние оркестры,
не военные, а из мирных лет.
Расплескалася в улочках окрестных
та мелодия — а поющих нет.

С нами женщины — все они красивы —
и черемуха — вся она в цвету.
… показать весь текст …

По прихоти судьбы — разносчицы даров —
в прекрасный день мне откровенья были.
Я написал роман «Прогулки фрайеров»,
и фрайера меня благодарили.

Они сидят в кружок, как пред огнём святым,
забытое людьми и богом племя,
каких-то горьких дум их овевает дым,
и приговор нашёптывает время.

Они сидят в кружок под низким потолком.
Освистаны их речи и манеры.
Но вечные стихи затвержены тайком,
и сундучок сколочен из фанеры.
… показать весь текст …

Я живу в ожидании краха,
Унижений и новых утрат.
Я, рождённый в империи страха,
Даже празднествам светлым не рад.

Всё кончается на полуслове
Раз, наверное, сорок на дню…
Я, рождённый в империи крови,
И своей-то уже не ценю.

… Мы строили противоестественное, противоречащее всем законам природы и истории общество и сами того не понимали. Более того, до сих пор по-настоящему степень этой беды мы не осознали… Мы по-прежнему не умеем уважать человеческую личность, не умеем видеть в ней высшую ценность жизни, и пока всё это не будет у нас в крови, ничего не изменится, психология большевизма будет и дальше губить нас и наших детей. К сожалению, она слишком сильна и разрушительна, и необыкновенно живуча…

Вот так и ведется на нашем веку:
на каждый прилив -- по отливу,
на каждого умного -- по дураку,
все поровну, все справедливо.

Но принцип такой дуракам не с руки,
с любых расстояний их видно.
Кричат дуракам: «Дураки, дураки!»
А это им очень обидно.

И чтоб не краснеть за себя дураку,
чтоб каждый был выделен, каждый,
на каждого умного -- по ярлыку
повешено было однажды.
… показать весь текст …

Не верю року и судьбе,
Молюсь прекрасному и высшему
Предназначенью своему,
На белый свет меня явившему!
Чванливы черти, дьявол зол.
Бездарен век — ему неможется.
О, были б небеса чисты,
А остальное все приложится.

Все приложится, все уляжется,
Жизнь — дорога, любовь — океан,
Белый парус разлуки
На мгновенье покажется
И исчезнет вдали навсегда, как туман.
… показать весь текст …

Можно построить из вымысла дом, можно устроить праздники в нем, но не построится и не устроится счастье твое на несчастье чужом

И всё же я дождусь из тишины.
Подсказки для души, тепла для рук…
И слов таких, которым нет цены…

Шли столетья по России,
бил надежды барабан.
Не мечи людей косили —
слава, злато и обман.

Бессмертье

Поэта сраженного не излечить.
Лекарства — пустая затея.
И руки по швам опустили врачи,
со смертью схватиться не смея.
Пощады не жди в поединке таком.
Придворные были довольны.
И царь повелел, схоронивши тайком,
Забыть о поэте крамольном.
Конец? Но, резцы и палитры неся,
тропой незаросшей, знакомой
к могиле поэта сходились друзья,
как в прошлом сходились к живому.
… показать весь текст …

Нашему дикому обществу нужен тиран во главе?
Чем соблазнить обывателя? Тайна в его голове,
В этом сосуде, в извилинах, в недрах его вещества.
Скрыт за улыбкой умильною злобный портрет большинства…

Какие чувства испытывает еврей-эмигтрант, приехавший навестить оставшихся на родине родных и друзей, и какова она, эта родина, теперь? Булат Шалвович в конце стихотворения, посвященного Льву Люкимсону, приглашает его пройтись по Безбожному переулку Москвы и вглядеться в знакомые лица. Но сначала он пишет:

До сестры на машине дожал.
Из окошка такси на Москву поглядел:
Холодок по спине пробежал.
Нынче лик у Москвы ну не то чтоб жесток —
Не стреляет, в баранку не гнет.
Вдруг возьмет да и спросит:
«Боишься, жидок»,
И с усмешкою вслед подмигнет…

«…А он судьбу свою кляня, не тихой жизни жаждал,
И все просил: „Огня, огня!“ — забыв, что он бумажный.
В огонь, ну что ж, иди! Идешь? — И он шагнул однажды…
И там сгорел он ни за грош — ведь был солдат бумажный…»
#805552

Под крики толпы угрожающей,
Храпящей и стонущей вслед,
Последний еврей уезжающий
Погасит на станции свет.
Потоки проклятий и ругани
Худою рукою стряхнет,
И медленно профиль испуганный
За темным стеклом проплывет.
Как будто из недр человечества
Глядит на минувшее он…
И катится мимо отечества
Последний зеленый вагон.
Весь мир, наши судьбы тасующий,
Гудит средь лесов и морей…
… показать весь текст …

Вы слышите: грохочут сапоги,
и птицы ошалелые летят,
и женщины глядят из — под руки?
Вы поняли, куда они глядят?

Вы слышите: грохочет барабан?
Солдат, прощайся с ней, прощайся с ней…
Уходит взвод в туман — туман — туман…
А прошлое ясней-ясней-ясней.

А где же наше мужество, солдат,
когда мы возвращаемся назад?
Его, наверно, женщины крадут
и, как птенца, за пазуху кладут.
… показать весь текст …

Расставалась она с двенадцатилетним мальчиком, а тут был уже двадцатидвухлетний молодой человек, студент университета, уже отвоевавший, раненый, многое хлебнувший, хотя, как теперь вспоминается, несколько поверхностный, легкомысленный, что ли. Что-то такое неосновательное просвечивало во мне, как ни странно. …

… Тогда десять лет были для меня громадным сроком, не то что теперь: годы мелькают, что-то пощелкивает, словно в автомате, так что к вечеру, глядишь, и еще нескольких как не бывало, а тог…
… показать весь текст …