Нет такого предмета, который не подошел бы еврею для фамилии

зелёные глаза бывают у дурочек или у сумасшедших.

«У него были две жизни: одна явная, которую видели и знали все, кому это нужно было, полная условной правды и условного обмана, похожая совершенно на жизнь его знакомых и друзей, и другая — протекавшая тайно. И по какому-то странному стечению обстоятельств, быть может случайному, всё, что было для него важно, интересно, необходимо, в чем он был искренен и не обманывал себя, что составляло зерно его жизни, происходило тайно от других, всё же, что было его ложью, его оболочкой, в которую он прятался, чтобы скрыть правду, как, например, его служба в банке, споры в клубе, его „низшая раса“, хождение с женой на юбилеи, — всё это было явно. И по себе он судил о других, не верил тому, что видел, и всегда предполагал, что у каждого человека под покровом тайны, как под покровом ночи, проходит его настоящая, самая интересная жизнь.»

Прошлого нет, оно глупо израсходовано на пустяки, а настоящее ужасно по своей нелепости.

Жениться никогда не поздно. Я сам женился, когда мне было сорок восемь лет, говорили — поздно, а вышло не поздно и не рано, а так, лучше бы вовсе не жениться. Жена скоро прискучает всякому, да не всякий правду скажет, потому что, знаете ли, несчастной семейной жизни стыдятся и скрывают ее.
Иной около жены — «Маня, Маня», а если бы его воля, то он бы эту Маню в мешок да в воду! С женой скука, одна глупость. Да и с детьми не лучше, смею вас уверить. У меня их двое, подлецов. Учить их тут в степи негде, отдать в Новочеркасск в ученье — денег нет, и живут они тут, как волчата. Того и гляди, зарежут кого на дороге

Бежал без гроша в кармане, в истоптанных сапогах. Сколько прелести в этом бегстве! В университете голод и холод ради труда… Трудная дорога!

Наконец он победил, лбом своим пробил туннель к жизни, прошел этот туннель и… что же? Он знает превосходно свое дело, много читает, много работает и готов работать день и ночь…

Топорков искоса поглядел на десяти- и пятирублевки, которые валялись у него на столе, вспомнил барынь, от которых только что взял эти деньги, и покраснел…

Неужели только для пятирублевок и барынь он прошел ту трудовую дорогу? Да, только для них…

Отечеству женщина не приносит никакой пользы. Она не ходит на войну, не переписывает бумаг, не строит железных дорог, а запирая от мужа графинчик с водкой, способствует уменьшению акцизных сборов.

Короче, она лукава, болтлива, суетна, лжива, лицемерна, корыстолюбива, бездарна, легкомысленна, зла…
Только одно и симпатично в ней, а именно то, что она производит на свет таких милых, грациозных и ужасно умных душек, как мужчины…
За эту добродетель простим ей все ее грехи. Будем к ней великодушны все, даже кокотки в пиджаках и те господа, которых бьют в клубах подсвечниками по мордасам.

Надо быть ясным умственно, чистым нравственно, опрятным физически.

Высокий, тонкий человек с бачками и бритыми усами, по наружности лакей, больной и пьяный, продает белую, как снег, болонку. Старуха болонка плачет.
— Велела вот продать эту пакость, — говорит лакей, презрительно усмехаясь. — Обанкрутилась на старости лет, есть нечего и теперь вот собак да кошек продает. Плачет, целует их в поганые морды, а сама продает от нужды. Ей-богу, факт! Купите, господа! На кофий деньги надобны.

В каждом запутанном уголовном деле прежде всего — «ищи женщину». В каждом запутанном гражданском деле — ищи адвоката.

Зеркало одинаково необходимо и женщине и мужчине, с той однако разницею, что женщина смотрится в зеркало ежедневно, а мужчина — преимущественно с похмелья.

Падший ангел изменил Богу, вероятно, потому, что захотел одиночества, которого не знают ангелы.

Русь имеет очень мало общего с Москвой.

Позвольте вам выйти вон!

Я ей не прощаю того, что я её любил.

В десятой заповеди женщина поставлена рядом с волом, ослом и рабом, потому что в жизни ей приходится иметь дело только с этими животными: вол ее кормит, осла она надувает, раб же считает себя ее господином.

Ложь — тот же алкоголизм. Лгуны лгут и умирая.

Всякое обвинение, даже если оно высказывается в дамском обществе, должно быть формулировано с возможною определённостью, иначе оно не обвинение, а пустое злословие, недостойное порядочных людей.

У приговоренных людей стесняются спрашивать, за что они приговорены; так и у очень богатых людей неловко бывает спрашивать, для чего им так много денег, отчего они так дурно распоряжаются своим богатством, отчего не бросают его, даже когда видят в нем свое несчастье; и если начинают разговор об этом, то выходит он обыкновенно стыдливый, неловкий, длинный.

Не от скрипки зависит выбор футляра…