Ангелы проживают
в своих облаках роскошных.
Дотуда не докричаться.
Оттуда не дозвониться.
А радость они посылают
людям в собаках и кошках.
В собаках быстрей доходит.
В кошках дольше хранится.

Я недавно беседу имел с котом,
Так как кот в настроении был как раз.
Он сказал, что нет никакого «потом» —
Лишь «сейчас и здесь», только «здесь и сейчас».

Что коты эту мудрость знают давно:
Если ты спокоен, весь мир — эскорт,
Что прекрасно просто смотреть в окно,
Что в коробках тайна, а в миске корм.

Хочешь есть — поешь. Хочешь спать — ложись.
Одолеют мысли — лицо умой.
А девятая жизнь — лишь девятая жизнь,
Что-то вроде пятой или седьмой.
… показать весь текст …

ИЗБИТЫЕ ИСТИНЫ

Пиво — под пеною…

Лучшие — первыми…

Младший — за водкою…

Таня рыдает…

Волга впадает…

Лето короткое.
… показать весь текст …

В тот час, когда тихо дрыхнет страна
И побудка ещё не слышна.

Когда менеджер среднего спит звена
И не среднего спит звена.
Спит мудила с Тагила, спит Бузулук,
Перед сном подсчитавши сук.
Спят солдаты — дед, салабон, шнурок.
Инвалид спит без задних ног.
Гопник спит, на подушку пустив слюну,
Депутат, обхватив жену,
Старичок, вспоминающий целину —
Всё и вся отошло ко сну.
Спит чекист — отдыхает холодный мозг.
… показать весь текст …

Мир, катаклизмами дразня,
Нас проверяет ежечасно.
И браться за руки, друзья,
Уже становится опасно.

…А в Бруклине вдруг померещится Харьков,
Москва в лиссабонском мелькнёт лабиринте
И питерский ветер почудится в Хайфе,
Проступит Покровка на Унтер-ден-Линден.

Красивые улицы, яркие тряпки,
Весёлые люди, шуршанье прибоя…
Но вслушайся — шаркают стёртые тапки.
Оставленный город идёт за тобою.

Пахнет большой зимой,
и фонари горят.
Вечер. Идёт домой
Надя-Пробей-Возврат.
Время прогулки псов.
Локон-предатель сед.
Заколебало всё.
И задолбали все.

День без следа исчез
и не вернёшь назад.
Крикнул бы кто с небес:
— Надя! Пробей возврат!
И ломанулась бы
… показать весь текст …

Пионерская гордость горела подобием вымпела,
Ты готов был геройски погибнуть в геройской войне
И реально жалел те народы, которым не выпало
Это трудное счастье — расти в самой лучшей стране.

Вымпел выцвел. Геройские войны — кровавое варево
Из словесной трухи и высоких идей требухи.
В небесах над тобой ни архангелов нет, ни Гагарина,
Ни того, на кого уповают, что спишет грехи.

Пролетают надежды над книжным Парижем фанеркою
И вопрос о свободе ещё на столетье закрыт.
А в серёдке души — там, где гордость была пионерская —
Только стыд за страну.
… показать весь текст …

Пусть всегда будет небо!
Пусть всегда будет солнце!
Пусть не падает индекс
Доу (чёрточка) Джонса!..
Влез в потёртые джинсы, —
За картошкой шагаю
И о Доу и Джонсе
По пути размышляю.
Сердцем я понимаю:
Индекс — дело святое.
Что он значит — не знаю.
Что-то очень крутое.
И от мыслей подобных
Деловит я до жути.
… показать весь текст …

Мы не убивали на лету чайки
И не заплетали лошадям гривы.
Мы не разбивали голубой чашки.
Мы не воровали со стола сливы.

Мы не заливали за углом зенки
И не начинали с полпинка драки,
Не пошли в менты, не прошли в зэки.
Ватник не про нас. Не для нас фраки.

Мы — амфитеатр. Не партер, но и
Не галёрка. Мы — общий фон века.
К непогоде в нас пустота ноет.
Вот такой «my way». Вот такой вектор.
… показать весь текст …

Я вам прямо скажу
До чего же прекрасной эпоха была!
Я в весеннем лесу нарезал колбасу
И портвейн «Три семёрки» хлебал из горла.

По ночам в политехе над книжкой корпел,
Прохлаждался в пальтишке на рыбьем меху
И в стройбате служил, и трудился в КБ,
За квартиру херачил в «горячем цеху».

Я в плацкарте с семьёй выезжал в Геленджик.
Я справлял юбилей в ресторане «Волна».
Сын с друзьями бухать уходил в гаражи.
С бывшим другом в Саратов сбежала жена.
… показать весь текст …

Первый крик. Первый зуб. Первый шаг.
Первый смех. Первый плач. Первый страх.
Первый друг. Первый враг. Первый жар.
Первый класс. Первый шок. Первый крах.

Первый мяч. Первый спор. Первый гол.
Драка первая. Первая кровь.
Первый взгляд на неё. Первый кол.
Рифма первая к слову «любовь».

Первый твой поцелуй у дверей.
Первый влитый в себя алкоголь.
Первый секс. Первый курс. Первый бред.
Горе первое. Первая боль.
… показать весь текст …

Сбитый лётчик сидит над кофе со взбитыми сливками.
Он помнит многих и многое, но — обрывками.
Его напиток ему не к лицу — он, скорее, женский.
Плевать. Сбитый лётчик любит кофе по-венски,
Что довольно странно, потому что он сам — смоленский.
Над ним, словно дым, витает словечко «итог».
Он вздыхает и делает первый мелкий глоток.
На губах остаётся полоска сливок. Забавный след.
Словно усы Деда Мороза, которого нет.
Он узнал об этом в восемь неполных лет.
Сбитых лётчиков в этом кафе не меньше, чем…
… показать весь текст …

«You can check out any time you like
But you can never leave!..»

Какие песни нами пелись
В краю, где молодость и сосны!..
Теперь к потерям притерпелись.
И наши судьбы — високосны.

Забыты юности баллады
И паруса бельём повисли.
И близоруки наши взгляды
В прямом и переносном смысле.

А ведь считались высшей лигой
… показать весь текст …

Что осталось в памяти? Не много:
Мятость брюк с просторною мотнёй,
Солженицын, Фолкнер, хатха-йога,
Обжиманцы с полькой молодой,

Ив Монтан, Гагарин, кукуруза,
Непонятный абстракционизм,
Юная болоньевая муза,
Через поколенье — коммунизм.

Острая газетная заметка.
Табуретка в кухне.
Понятой…
Оттепельных пара сантиметров
… показать весь текст …

Глаз был зелен, а сегодня сер.
Как ни пыжься — подступает старость.
На Проспекте Мира 47
Никого из близких не осталось.

В памяти запрятаны уже
Давним самодельным натюрмортом
Гастроном на первом этаже,
Небольшой балкончик на четвёртом,

Злая синева скрипучих зим,
Продувная лихость кацавеек,
И с названьем «Зайчик» магазин,
Пластилин за 25 копеек.
… показать весь текст …

Словно дым из трубы, словно листья с ветвей
Улетает — почти не осталось —
То, что мы называли эпохой своей
И что ею, по сути, являлось.

Что ж, любая эпоха стремится к концу
И вопросы находят отгадку.
Крошка-сын повзрослел и приходит к отцу
Починить и подкрасить оградку.

Нам предъявлен февраль для того, чтоб мело и мело,
Чтоб свеча на столе и скрещённые тени над нами.
И, воспитанный книжною стаей пацан пожилой,
Ждёт, когда Пастернак разбодяжит чернила слезами.
Эти строки легли в лексикон, словно пакля в пазы.
С детства их прививали, совместно со свинкой и корью.
Что за май-чародей, если нету в начале грозы?
Что за август без Анны Андревны с бедою и скорбью?
Рыбий жир фонарей мы ещё по традиции пьём,
Но фонарь без аптеки уже привлечёт нас едва ли.
Как нам быть, если станет понятно, куда мы плывём?
Что читать, если список чужих кораблей до конца дочитали?

Зачем-то, вероятно, вплавлены
Мы в это царство Берендеево,
Как мальчик-часовой, оставленный
Судьбой в рассказе Пантелеева.

За что-то угодили с детства мы
В карикатуру места райского,
Где гаснет удаль молодецкая
От злого окрика хозяйского,

Где папиросочка — последняя,
Земля, по большей части — плоская,
Где полоса — навеки средняя,
А тишина — всегда Матросская.

Я шёл, куда вели меня слова…
А город плыл в предновогоднем шуме.
Внезапно память, как плацкартный шулер,
Достала давний год из рукава.

Стоял «застой» и новогодний стол
Заставлен был ассортиментом вечным.
Двадцатый век казался бесконечным.
Безумствовал в колонках рок-н-ролл.

Я этот вечер помню, как сейчас…
Гора пальто топорщилась в передней.
Мы танцевали, как в последний раз.
(Похоже, этот раз и стал последним).
… показать весь текст …