…С годами ДРУЖБА становится менее необходимой и более ценной!!!)))))

Удачный разговор раздувает пламя
собственной мысли. Хороший собеседник —
всегда муза. Но есть еще просто теплота
совместного бытия, радость разделенного
опыта.

Счастливые дни — те, что мы прожили, не заметив.

Опасно не отличать ту действительность, в которой мы живём, от той, в которой мыслим.

В сущности, антитеза литературы — не молчание, а необязательные слова.

Разговор — опыт невольного стриптиза, обнажающего куда больше, чем мы можем себе позволить: не ум и душу, а всего человека — сразу и навсегда.

От скольких бед нас спасает ирония, и как тяжела судьба людей прямо взирающих на вещи.

За годы эмиграции мы пришли к выводу: Запад катастрофически невежествен в вопросах русской кухни. Причем, невежество это, как и любое другое, упрямо и агрессивно.
Но лучше они бы не знали вовсе о существовании русских блюд, чем извращать наше национальное достояние таким чудовищным образом, как это принято по здешнюю сторону железного занавеса.
Что может быть ужаснее, чем рекомендация журнала «Лайф» есть украинский борщ ледяным? Это что ж, пробить корку жира и хлебать липнущую к губам жидкость…
… показать весь текст …

Ближе всех в Японии я сошелся с переводчиком Сагияки-сан, который просил называть его Сёмой. Широко понимаю славистику, он говорил на всех языках польском, армянском, английском. С японским было сложнее. Это выяснилось, когда он пригласил меня в свой любимый ресторан Волга, где мы ножом и вилкой ели борщ и искали общий язык.
— Вы не знаете, - льстиво завязывал я беседу, — как пройти на Фудзияму?
— Понятия не имею.
— А сумо? Вы любите сумо, как я?
— Ненавижу.
— Может быть театр? Что вам дороже но или кабуки?
-Ансамбль Моисеева.
-Тогда природа: сакура, бонзай, икебана?
Сагияки-сан выпил саке, закусил гречкой и ласково спросил:
— Часто водите хоровод? Давно перечитывали Задощину? играете в городки? Ваш сын Еруслан? Жена Прасковья? Сами вы пскопской?
— Рязанский, — сказал я, приосанясь, но добавить к этому было нечего, и мы перешли на водку.

Во дни сомнений, — не вникая в смысл, зубрил я в восьмом классе, — во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — повторял я, когда подрос, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя, — утешаю я себя сейчас, — как не впасть в отчаяние при виде всего, что совершается дома?

Я и не впадаю, хотя все еще не могу понять, что уж такого особо правдивого и свободного у языка, на котором бегло говорил Ленин, с акцентом — Сталин и ужасно — Жир…
… показать весь текст …

В молодости меня, как положено, привлекали крайности. Не без зависти я читал про друзей Гиляровского, умевших пропить мебель до оконных шпингалетов. Но и это — всего лишь приключение. Настоящая тайна начинается с того, что человек остаётся вдвоём с бутылкой. Что он — день за днем! — делает с ней наедине, понять я не мог и не могу. За этим порогом начинается иное экзистенциальное состояние, чуждое, как загробная жизнь.

Главный ингредиент русского блюда — время. Вы можете сэкономить на всем, кроме него.

Конечно, русское застолье предпочитает то, что льется, но не ограничивается им. Невиданный репертуар закусок и неслыханный запас супов делает кухню России не беднее ее словесности.

Ну как объяснить чужеземцу, что слова официанта «селедочка, понимаю» подразумевают прежде всего запотевший графин?

Единственная «быстрая еда» в России — колобок.

Уха и водка неразрывны в представлении настоящего, русского человека — как Пушкин и Лермонтов, как слон и моська, очи черные и очи страстные.

Предчувствие похмелья портит пьянку

Суть ритуального чаепития
в том,
чтобы ограничить нашу жизнь,
предельно сузить ее, сконцентрировав внимание
на открывающемся прямо перед тобой
отрезке настоящего, лишенного прошлого и будущего.

Этот час прекрасным делает
не напиток — густой, как сметана, мача,
не прихотливость вылепленной без гончарного круга чашки, не избирательная чистота выметенного пола,
не естественность икебаны,
не оттеняющий время года свиток в красном углу — токонама,
не булькание пузырей размером с рыбий глаз в чугунном котелке, не плавность долгих, как у теннисиста, движений мастера,
не уместность приведенной цитаты,
… показать весь текст …

«Умником», — тонко заметил Михаил Эпштейн, — мы называем дурака, а «умницей» — умного, в том числе — мужчину.

Даже когда жизнь ужасна, мир прекрасен.

Каждому ясно, что национальные кухни отличаются одна от другой. Но далеко не всегда можно легко и внятно определить — чем. Хорошо, если различия налицо: эскимос лакомится строганиной из сырого полярника, а бушмен смакует крылышко жирафа. Одни обедают с вином, другие — с друзьями, одни пользуются палочками, другие — случаем, одни едят за столом, другие задаром.

Ирония выдает рецепты неуязвимости в повседневной жизни, защищая человека от звериной
серьезности.

Кому выгодно — тот и виноват.

Правильно выдранная цитата в чужих устах
звучит лучше, чем в авторских.