Вскрой-раскопай мою нежность, детка,
ты же умеешь — послойно, медленно,
вглубь заповедной сердечной клетки,
между колючими рёбрами-ветками,
где шелковисто-алым устелено,
где темноту запирать не велено,
где для меня самого неведомо
ты остаёшься таврёной меткой,
держишься крепко,
когтисто,
цепко…

У каждого человека в душе дыра размером с Бога,
и каждый заполняет её, как может… © Когда уйдём в заоблачные дали,
соври Ему, что я был идеален:
ни толстопуз, ни вяленый астеник,
не воскурял дурманящих растений
/короче, был активный некурун/,
и только — чёрный кофе поутру.
Соври Ему… ведь люди часто врут.

Но умолчи, как не давала спиться,
и лопнувшей реальности границы
текли ежевечерне жёлтым воском
и растекались по воде… На досках
из голых истин не уснёшь, а вера —
… показать весь текст …

Спрячь коготочки, девочка-сучечка,
дай язычок — надкуси беззвучие.
Ласково трогай мальчика-волчика,
пальчиком — шёрсточку,
ниже чуть — в горсточку,
пусть погрызёт твои ягодки-косточки,
пусть он разлижет бутончик розочки,
кончиком — в сочную…
ритм позвоночником…
глубже и жестче,
тобой проглоченный…

Врут,
что порочным
… показать весь текст …

— Меня накрыло?
- А сам как чувствуешь?.. © Немного нервно…
Хотя — не первый.
И пульс неровный
раздроблен-порван.

Я —
твоё порно.

Дрянной, неверный…
Останусь ветром,
вернусь с рассветом
тягуче-серым.
Пропахший спермой.
… показать весь текст …

Её молчанием изводил,
а вместо «моя дорогая Ди»
звал «сучкой», когда раздвигал-входил,
и чуял: логово ждёт-трепещет.

Он жёг и пил её чистый спирт,
хмелея так, что летел с орбит,
лепил под личный размер и ритм,
и всё твердил, что не любит женщин.

Он в ней живое творил/травил,
и ей казалось — вот-вот сгорит,
когда он был у неё внутри,
и напирал всё сильнее-резче.
… показать весь текст …

Череп стал ульем,
гудящей норой,
чтобы под костной его кожурой
вызрела жалящим жгучим пло’дом
остроконечных желаний кодла:
тронешь —
и вырвется тёмный рой.

Дальше сценарий совсем дрянной
нашей невинности…
Вязну в сотах.

Чтобы не сблизиться ни на йоту,
сразу сожги из огнемёта
… показать весь текст …

Девчонка созрела. От кукол — в имаго.
Качаемся в ритм под коричневый шум…
Молчаньем своим она сводит с ума, но
ей нравится то, о чём я прошу.

Она не ревнует, не ждёт, не требует,
ей можно скормить разноцветную ложь.
Глаза её — синь мотылькового неба,
касанья — высокий вольтаж и дрожь.

Я пью её запах, и мне дурманится,
как сладостно приторный нарко-дым…
Она улетит… Но на пальцах останется
прозрачность её нутряной слюды.

Я буду грезить змеиным танцем
и вязким блеском в извивах глянца,
и языком-протуберанцем,
острей, искусней, быстрей, чем пальцы,
чтобы телами в клубок сплетаться,
живыми струнами в жгут свиваться,
чтобы отдаться и разорваться,
пока рассвет не кровит багрянцем…

2012

Смотри и шалей от этого зрелища:
лежит на лопатках покорный зве’рище,
ртом жадно хватает расплавленный воздух,
в широких зрачках горит нефть и звёзды
взрываются в черепе. Кровь багряная
бомбит и пульсирует… Окаянная
уселась верхом, чтоб петлёй-вагиной
хватать, пожирать, принуждая гибнуть
счастливым, всласть выжатым и распятым.
Качаются груди и зёрна граната
алеют, твердеют от сучьего голода,
и это — несносно, прекрасно, долго…
Она — катастрофа, она — цунами,
единство телами, глотка’ми, ртами,
… показать весь текст …

Асфальт уже забыл твои следы,
их ветер смёл, и ливни растворили,
туманы съели облаком седым,
чужие «шпильки» вдребезги разбили.
Я стал за это время старше, злей,
но вечер всё такой же тёмно-синий,
а я ему /себе?/ шепчу: «Не смей
касаться даже памятью в полсилы
что жжет укусом крепких щелочей,
шрамирует цинизмом и привычкой»
Я бросил всё… не знаю сам — зачем…
И в прошлое поломаны отмычки.

Сегодня варвар в роли миротворца.
Ноздрями тянет воздух, чтоб глотнуть
нагретый вкус проснувшегося солнца.
Вчерашний день не стоит и червонца,
и липких чувств дрянная баламуть,
сжиравшая, мешавшая уснуть,
растает, будто призрак, в ярком свете.
На тополином мартовском скелете
набухли почки — капельки листвы…

Сценарий драм душевно-половых
смиренный варвар топит в мутной Лете,
дивясь прозренью трезвой головы.

Качнувшись, стечёт по стенам реальный мир,
красивым безумием станет для нас двоих.
Ты тихо прошепчешь: «Мой ненаглядный псих…»
Ты — специи жгучие. Я — полыхнувший спирт.

Мы вместе восславим грех, превратив в абсурд
возмездие, кару, карму. Да будет так!
Отбросим мотив, приличие, стыд и такт,
презревши молву людей и небесный суд.

Кусая зубами тёплый живой бифштекс
и складочки мидий трогая языком,
из кожи вспотевшей снимем с себя трико,
чтоб не было мыслей — только простой рефлекс.
… показать весь текст …

К этому телу нужно привыкнуть,
стереотип разломать и выкинуть
форм, ощущений, жестов и запахов —
это как видеть восход на западе,

шепчутся бесы: «не так… не то»,
но распускается сладко цветок —
розовый, мокрый… и альтовый стон
взрывом во мне отзовётся…

2012

В этих зрачках можно увязнуть,
в этих руках можно остаться.
В мыслях от взгляда становится грязно,
сердце в галопе грозит надорваться.

Загнанный зверь умирает медленно.
Может, пристрелишь, чтоб не мучился?
Ты — как привычка, давняя, вредная,
ты — как спасение на каждый случай.

Я зарекался сто раз уже, клятвенно —
всё позабыть, убежать и выбросить.
Только ведь душу твою измятую
я у Небес и у Ада выпросил.

Мой нежный друг, израненный эмпатик…
Я вижу то же небо, что и ты —
бездонье необъятной красоты,
но чаще, чем всегда, шепчу вверх: «Хватит…»
Усталость, предсказуемость, тоска…
Тоска по раю вечно бродит в венах,
скандаля и томясь в телесных стенах —
она со мною искренне близка
и говорит всю правду, как врачу,
без недомолвок, лжи и аллегорий,
венки сплетая из людей-историй —
вот погребальный, свадебный… Для чувств
твоих нет грани. Так бери и пробуй
меня на вкус, на запах и на зуб
… показать весь текст …

Эмоции человека — дар от наших животных предков.
Жестокость — это дар, который люди приобрели сами © _________________________________________________________________________________

Когда Луна в небесах отрастит живот,
беременна бледным светом и колдовством,
заклятье читай и вызови существо
из древних легенд и тёмных трясин-болот.

Придёт, отряхнёт со шкуры дурной огонь,
протянет на лапах липкий зловонный след…
Чтоб запах отбить людской, ты обильно слей
багряную жижу прямо себе в ладонь.

Ты скормишь ему отчаянье, стыд и боль,
… показать весь текст …

Первый Ангел вострубил, и сделались град и огонь,
смешанные с кровью, и пали на землю… © Начало сюжета — почти по Блоку.
Проспект. Фонари. Аптека /без стёкол/.
Реальность.
И — десять минут до шока.

Пространство и время
искрошатся «градом»…

Оглохнув, ты станешь безногим гадом,
которому скорая смерть — награда,
которому здесь ничего не светит,
который упал в подтаявший снег и который не помнит, что он — человек.
… показать весь текст …

У неё к нему, бесспорно, есть что-то личное.
И так сложно быть намеренно безразличной,
балансировать на дистанции. А фактически
ей так хочется раскрыться до неприличия

откровенно, простодушно, бескожно, наголо…
Но он кормит тягучим ядом из волчьих ягод
и умеет творить с мозгами такую магию,
что томятся в течке женщины и дворняги.

Он ей видится катастрофой или стихией,
откровением Зверя, впитавшего все грехи,
или социопатом, умеющим восхитить.
И когда он царапает когтем свои стихи,
… показать весь текст …

Когда они начинают тебя хотеть
/флиртовать, ёрзать, липнуть, дышать, потеть/,
как будто распахнута настежь в зверинце клеть,
и бесы выходят на волю… А в животе
из бабочек тёмно-хищных шуршит вертеп,
что колются хоботками. И улететь
им хочется в кайф на запах голодных тел,
что резок и остр… Но мерзок, когда «не те»
тебя окружают тесным подобьем стен.

Взаимность —
большая удобная чашка
неостывающего горячего.

Пьём из неё глоток за глотком,
и зверино-языческий след мой слизывая,
ты наслаждаешься,
просишь: «ещё, ещё»,
и уже не имеет значения,
что именно я заварил:
лепестково-цветочную свежесть
или антрацитово-чёрный терпкий,
будоражащий,
вяжущий крепко-накрепко —
… показать весь текст …