Если не делать в жизни что-то хорошее, что вообще в ней делать?

Я не встречала людей, которые не умирают. Но я видела таких, что не живут.

Одна затяжка шальной любви.
Горчит, наверное, крепковата,
коленки, слабые, будто вата,
и в подреберье кровит, кровит…
Эффект побочный не просчитать,
одна затяжка, но мы зависим.
Мы заметаем следы по-лисьи
от тех, кто греет для нас кровать,
от тех, кто в общем-то ни при чем,
не виноват, а порой — не в курсе.
Все дело, видимо, в этом вкусе,
горчащем, пряном. И мы назад
не отыграем, момент ушёл.
Быть вместе — больно. Расстаться — тяжко.
… показать весь текст …

Почему все мы,
ошибаясь рейсом,
постигаем суть
на конечной станции?
Снова осень выдалась —
хоть убейся,
и поди,
попробуй держать дистанцию.
Нашу пьеску
явно писал не Гоцци…
Засыпая,
имя шепчи моё —
у меня под кожей
кипит
… показать весь текст …

Если оставить пафос дурным подросткам,
режущим вены, давящимся рогипнолом,
все, что останется, будет смешно и просто,
даже немного голо:

я проиграла, ты выиграл. Эти факты
сухи настолько, что их запивают водкой,
после строчат SMS-ки: «Ну, где ты? Как ты?»
не попадая в сводки

лишь потому, что уже неприлично думать:
«Вылечат крепкий коктейль и глубокий вырез»
Взрослые девочки не поднимают шума,
если влюбились.

Что мне делать, ответь? У часов аритмия — запинаются стрелки, скрипят шестерёнки… Октябрин, две таблетки, от боли — пойми, я не сильная. Голос по-прежнему звонкий, руки — тёплые, только глаза выгорают от пожарищ рябиновых, солнца и ветра. Что же делать, скажи мне? Скитаться по краю подмосковных бордюров? Ботинки и гетры, и на плечи накидка в шотландскую клетку, без зонта в эту морось, чтоб после — ангина. И от боли опять октябрин, две таблетки (всё равно не поможет), и в чае малина, и всё правильно вроде… Всё вроде бы верно — не болит голова и давление в норме, до апреля пройдёт.
И вообще, это нервное…
Я люблю тебя, слышишь?..
В хронической форме.

Время становится ломким,
а пальцы твёрдыми:
вот я ломаю лёд,
чтобы черпать вёдрами тёмное, злое.
Вот, хлещет оно за шиворот — липкое и фальшивое.
Время всего лишь иллюзия.
Тем не менее,
хочется крикнуть времени:
«Отымей меня!
С грязью смешай…
Валяй, если хватит пороху!»
Шорохи… Только шорохи
делают жизнь звучащей,
а тени страшными.
… показать весь текст …

Она приручает то буквы, то облака, танцует на битых стёклах и на мостах.
Он так уверенно держит себя в руках, что сам уверовал в то, что он слишком стар.
Когда она наливает себе вина, отметить удачный вечер седьмого дня,
в его бокале коньяк, и он пьёт до дна, за всех, с кем вживую и мысленно изменял.
В её карманах с десяток дурацких снов, флакончики йода, две связки чужих ключей.
Он помнит её на вкус. Он на всё готов, чтоб к ночи не вспомнить три родинки на плече.
Она управляется с памятью так легко, как будто бы та не стреляет исподтишка.
Он знает, что все её шуточки в стиле «кольт» похожи на шила, запрятанные в мешках.
Она насыпает овсянки и отрубей, когда он уже намечает себе маршрут.
Она говорит: — Не люблю тебя, хоть убей.
Он ей кивает: — Взаимно.
И оба врут.

От радуги в холодном декабре
не ждут дождя — любуются, и будет…
С икон глядят не боги — просто люди,
которыми бывал наш мир согрет
и исцелён. Не горечь правит бал,
и над потерей слёзы лить не стоит:
под Новый год жалеть о ней — пустое.
Неважно, победил ли, проиграл,
важнее то, что приобрёл в борьбе.
Я обрела друзей. Просить иного
считаю глупым. С Новым годом. С Новым…
Я мир сужу по вам, не по себе.

Мне не нужно быть для тебя никем — ни гламурной леди, ни сверхталантом. Огранённым временем бриллиантом я сверкаю только в твоей руке, отражаюсь только в твоих глазах, темно-карих, ласковых и знакомых. Я не воин. Я рождена для дома, я готова даже шарфы вязать, и варить борщи, и рожать детей, на твоём плече засыпать устало. Мне тебя хронически не хватало в веренице прошлых моих «не тех», не попавших в масть, в амплитуду, ритм, не совпавших в целое, просто — лишних. Наливаясь сладостью поздней виш…
… показать весь текст …

Счастье. Ты ощущаешь его саднящим —
свежей царапиной, густо залитой йодом
чьей-то небрежной рукой. Твой почтовый ящик
стал несгораемым сейфом с забытым кодом,
что в нем — неважно и важным уже не станет —
кем-то запущен обратный отсчет до взрыва.
Всеми проулками, парками и мостами
город ложится к ногам — только будь счастливой,
чувствуй, вдыхай ароматы сосны и кедра,
хрупкого льда, почерневшего к ледоходу.
Правда, на кой тебе черт и любовь, и вера,
если так манит притершаяся свобода?
Счастье… Ты ощущаешь его неполным —
чаем, остывшим за вечер в щербатой чашке
… показать весь текст …

— Деточка, ты убирайся ко всем чертям,
не провоцируй на большее, не дури.
Это забудется. Это такой пустяк.
Доброе время излечит на раз-два-три,
в битую память пилюлей подсунет — «брат»,
или «приятель», а лучше — совсем «никто».
Солнце скукожится в лампочку, 40 ватт,
ливень желаний устроит второй потоп,
пол, превратившийся в палубу корабля,
будет раскачивать стены до тошноты.
Водка, пожалуй, останется у руля:
вырулит с гавани, имя которой — ты.
Не позволяй мне пиратствовать, уходи,
сгинь с горизонта, исчезни, пока цела.
… показать весь текст …

В моем доме есть музыкальные половицы, скрип скрипичным ключом оплетает босые ноги. В нем всегда на пороге уставшие ли с дороги, забежавшие ли погреться или напиться… В нем всегда есть жизнь. На безрыбье есть кот и кошка, но они недовольны, когда у меня безрыбье.
Им без разницы, где мы находимся — на отшибе или в центре. Им только бы рыбки ещё немножко, и полоску, нагретую солнцем почти до жара, недогрызенный провод, звенящие безделушки… И хозяйку, которая гладит по тёплым ушкам, не ворчит на пр…
… показать весь текст …

Хранитель крутит пальцем у виска, «по собственному» будучи уволен: он прогулял. Он был немного болен — расслабился, дал подопечной волю… А в ней благоразумие искать не то чтобы совсем напрасный труд, но все же кропотливая работа. Недоглядишь — опять она в кого-то… Нет — кем-то (шёл бы мимо этот кто-то!), увлечена. Подруги нагло врут, что ни румянца, ни горящих глаз. Коллеги врут обратное: «Влюбилась». Как за такой следить, скажи на милость?
Тут глянешь, что ей этой ночью снилось — и просишься на исповедь тотчас.
Махнул рукой и получил расчет, собрал пожитки в старенький пакетик. Сказал, что все влюбленные — как дети, а за детей родители в ответе (пороли мало). Вечно их влечет туда, где грабли под ноги летят и самых смелых топят, как котят…

Я жить для себя не умела сроду, и часто срывалось с губ: — Осанна прошедшим огонь и воду,
страшащимся медных труб.
Вослед уходящим за славой бренной шепталось:
- Идёшь — иди, хотя непонятно, какого хрена найдёшь на таком пути.
А если жалелось, «а мне бы… с ним бы…», тотчас вспоминалось мне: подземный ломбард принимает нимбы по очень смешной цене…

Падая на колени, не забывай —
то, что тебя поразило не будет вечным.
Это сейчас оно плавит тебя, калечит,
напоминает, что все мы небезупречны.
Кажется — вот она, пропасть и вот он край,
вот он, веревочный мостик, уже горит,
и пробежать по нему — все равно, что сгинуть
в этом бездонном проломе. Ты держишь спину
прямо, как в школе учили. Тебя покинут,
все кто про дружбу и преданность говорил.
Следом отступят все те, для кого «люблю»
стало не сутью, но формулой ожиданий.
Все показное осталось за этой гранью,
сгинуло в жутко зияющей иордани.
… показать весь текст …

..потому что пепел двух наших сигарет
поместился бы в крышечку светлого «Жигулевского»,
потому что нам нечего здесь выдыхать, выплёскивать,
выстиховывать — занавес, точка, тушите свет.
Всё с другими было и будет, а здесь всего
восемь строчек под грифом «влюбиться». В архив, на полочку —
чтобы снова и снова смешными случались полночи,
из которых нам завтра не вспомнится ничего.

Помоги мне верить, Господи, помоги!
Я срывалась в бег, когда ты говорил: — Беги!
Я срывала голос — ты мне велел: — Кричи!
Я запомнила всё, чему ты меня учил:
Отрывать от сердца каждого, кто любим,
Хоронить друзей, словно были друзья другим —
Без слезы, без укора в хладные небеса,
С тихим знанием — всем когда-нибудь воскресать.
Преклонять колени, голову не клоня,
Изменять лишь боли, рвущейся из меня,
Отказав родному, хлеб преломлять с врагом.
Если ищешь смирного агнца — ищи в другом,
Если жаждешь злата и смирны — не в этот раз —
Пусть церковное рабство впадает в благой маразм:
… показать весь текст …

Мир переходит на низкочастотный шум и выдает настроечную таблицу. Я нажимаю на PLAY и дышу, дышу, не в силах остановиться, даже на миг — не смотреть, отвести глаза, буковый пол очень пристально изучая. Это кино мне не перемотать назад, я это твердо знаю, вот и гляжу, как вода зарастает льдом, как поутру индевеет экран по краю, ходят статисты, уныло, из дома в дом, изредка замирая,
парами,
двигая ртами —
но фильм немой, версия без субтитров, да и нужны ли?
Судя по лицам, считают, что жизнь — дерьмо и полжизни об этом ныли.
Знаешь, уж если ты точно такой же псих, и на твоем экране такой артхаус, может мы что-нибудь снимем о нас двоих? Чтоб непременно хаос, бред и сумятица, солнечный вихрь, беда, град и побольше звука, ты чтоб брутален, но нежен, а я — ну да, та еще сука… В общем, сценарий не важен, и тушь течет словно гуашь с палитры.
Сделаем парочку сиквелов и ещё — об руку встретим титры.

Всё попроще теперь, попроще… Под взведённым курком не ропщут. Так в какой же священной роще будет дан мне прощальный залп? Я так много уже сказал, ты б заткнул меня, Авва Отче… Я же не о себе забочусь, видишь, слёзы в её глазах, видишь, вьётся седая прядка, а она говорит «в порядке». Вы ей — «волки!», она — «ягнятки…», вы ей — «водка», она — «вода». Мне б ей трёпку хоть раз задать, чтоб сидеть не могла неделю, чтобы скулы деревенели, чтобы злилась… На самом деле хохотала бы, вот те крест… Как бы мы её ни хотели, не из божьих она невест, и земных понаотшивала… В общем, дело, Господь, за малым: проследи, чтоб не наломала ни судЕб, ни костей, ни дров — ей достанет потенциала.

…сотку залпом.
Стреляй, готов.