Россия. 1943 год. Лето. Глубинка.
Моя бабушка — семнадцатилетняя Верочка со смешными белокурыми косичками и носом «картошкой». В углу крохотной комнатушки, где Вера моет картофель в тазу несвежей воды, дымит керосиновая лампа. Чумазые младшие братья мастерят приспособление для сбора диких яблок, а малышка Зоя спит в люльке, жадно обнимая подобие самодельной куклы. Солнце уже преодолело наивысшую точку и теперь медленно скатывалось к линии горизонта. Мать с рассвета в поле, отца убили прошлой осенью.
В крохотное окно под самой крышей землянки постучали.
— Точно Танька. Сколько раз говорила: «Выбьешь, дура!» — хоть бы хны! — пробухтела Вера и пошла открывать покосившуюся дверь.
— Вер! Вер! Завтра танцы! Представляешь! Танцы! Василич баян принесет! Пойдем, а? Ну пойдем! — она прыгала и скакала, как городской пёс на лужайке.
— Угомонись! — звонко расхохоталась Вера. — Я ж босая, ноги давеча сбила в кровь. Не дойду.
— А мы как обычно сделаем. — Подмигнула та, и подруги залились заговорческим смехом.
Немцев в селе немного, один из местных домов используют в качестве склада для хранения боеприпасов и обмундирования. Патроны хранят в шелковых мешочках: гладкие, прочные и не зеленые, как привычно, а красные. Сельские называют их «парашютиками» за схожесть формы и завязки у основания. Привычный план действий прост: одна отвлекает немцев, а вторая ворует эти самые мешочки: из них получались прекрасные кофточки. Шинели тоже экспроприируют и шьют «чибрики», которых хватает ровно на один танцевальный поход — домой возвращаются уже со стертой «подошвой».
Итак, когда вечер стал густым и наваристым, девчата отправились за своей добычей. Танька была из тех, кого называли «кровь с молоком»: пышная грудь, круглая попа, копна каштановых волос и большие выразительные глаза. Она могла уговорить кого угодно и на что угодно. Вера же — маленькая, худенькая, но, тем не менее, очень сильная и телом и духом. А потому роли разделить было нетрудно: Татьяна отвлекает, а моя бабушка ворует.
Пышногрудой брюнетке не прошлась проходить мимо дежурных немцев дважды: они сразу же обратили на «приманку» внимание и стали жестами «приглашать» к себе. Кстати, не все немцы одинаково агрессивны, но это совсем не значит, что действовать можно было размеренно.
Итак, молоденькая похитительница влезла на «склад» и принялась быстро вытряхивать патроны из мешочков, отчего поднялся опасный звон. Но Вера продолжала запихивать добытые «парашютики» себе в трусы, лифчик и карманы. За окном кто-то коротко взвизгнул. Вера дрогнула, потом машинально схватила полный мешочек патронов, близлежащую шинель и уже через несколько секунд выбежала на улицу.
«Наживка» стояла, как вкопанная, прижавшись спиной к сараю, а двое немцев терлись об нее и поднимали дулом табельного оружия юбку. Действо развивалось довольно медленно, но вариантов развития дальнейших событий особо не было.
«Танька влипла!» — шепотом сказала опешившая Вера, выронила будущие танцевальные туфли на землю, а с ними и увесистый шелковый мешок. Шум привлек фрицев, они обернулись, а Таня в долю секунды рванула в сторону своего дома. Вера помчалась за ней, по пути разбрасывая недавнюю добычу. Разъяренные иностранцы бежали за ними и громко кричали на своем родном. Еще пара домов и укрытие: там дед Василич отстреляет гадов если что, но Вера сильно ранит босую ногу и падает ниц. Таня остановилась, попыталась помочь, но не успела. Позвякивая пуговицами и пряжками, подбежали злые немцы, лихо подняли девочек и приставили к ближайшей стене.
— Хэнде хох! — зло проорал один.
Юные модницы потеряли всякую ориентацию в пространстве. В глазах потемнело, несмотря на едкий свет фонаря. Немецкий мало кто знает в селе, но пронзительный «хэндэ хох» знают все, а потому девочки послушно подняли руки. Страх смерти был близок как никогда. Ни с чем несравнимое чувство. Вселенское отчаяние. Ступор. Паника. В голову лезут дурацкие мысли, мол, а как же картошка, которая осталась недомытой… мама расстроится.
Оккупанты взвели затворы. Наступила пронзительная тишина, которой теперь наслаждаются городские в селах. Еще бы минута и Вера упала бы в обморок. Но вскоре она услышала сапоги одного из немцев: он шел к ней. Тяжелая рука упала на ее плечо. Солдат развернул лицом к себе воровку и долго смотрел в обезумевшие глаза девчонки, которая только и хотела, что тапочки на «дискотеку». А больше… больше-то она ничего и не хотела.
— Иди. — С сильным акцентом сказал он, развернулся и медленно пошел в сторону хранилища. Второй сначала замешкался, но вскоре тоже присоединился к товарищу. Они еще какое-то время о чем-то ругались, но совсем недолго.
Танцовщицы опустились за землю, уставились в одну точку и долго сидели так, словно жизнь для них все-таки остановилась. Спустя время, уже глубокой ночью, сознание к подругам стало возвращаться: Таня стала плакать и смеяться одновременно, а Вера встала и медленно ушла. Впрочем, вскоре она вернулась. В руках белокурой сельчанки было несколько «парашютиков» и новая немецкая шинель.
— Танцам быть! — заключила моя бабушка, обняла подругу и тоже принялась хохотать сквозь слезы.

ОЖура