Тёмка медленно угасает. Ему всего-то около 17, по человеческим меркам это вроде бы около 80 или за 80. Есть примеры, когда коты доживают и до 32 (да, да, сам читал!). Но вот Тёмке столько, и он уже едва таскает ноги. Когда совершает обычные для него, привычные прыжки — к нам на кровать, на стол, то уже не взлетает легко, как большая мохнатая птица, а или бьется коленками или срывается и падает. И звук такой… как будто пакет с костями упал. Да, у него уже и плоти-то почти не осталось под кожей, все косточки прощупываются, до одной. И при этом он ведь хорошо ест.
Мы не спим полноценно уже которую ночь, Темка беспрестанно ходит по квартире и шуршит когтями по полу (они у него на задних лапах пару месяцев назад вообще перестали втягиваться), время от времени забирается к нам на постель и то меня, то Светку зовет на кухню чтобы его покормили. Идем, как лунатики.
Ветеринары, у которых мы лечили Тёмку последних два года (капельницы, уколы, таблетки) сказали: «Ему немного осталось, давайте усыпим, чтобы сам не мучился и вас не мучил». Да, это, наверное, выход.
Но мы смотрим на Темку и видим в нем, исхудавшем, со свалявшейся шерстью, того молодого и красивого голубошерстного кота, каким он был еще недавно, того игривого и шустрого, очень забавного котенка, каким он был шестнадцать лет назад, и ни у одного из нас губы не могут пошевелиться, чтобы произнести: «Ну да, пора бы уж…»
И мы терпеливо и со страхом ждем того неизбежного, что однажды должно произойти с нашим любимцем. И Светка втихомолку, чтобы я не заметил, плачет ночами, прижимая к себе высохшее тельце Тёмы. Но я-то вижу, как в свете городской ночи, льющемся из окна спальни, вздрагивают ее плечи, и слышу, как она тихонько хлюпает носом. И у меня самого начинает щипать в носу…
Больше мы не будем брать котов. Мы так говорили уже раза три-четыре в нашей совместной жизни со Светкой. Но в этот раз точно: больше ни-ни…