Сегодня я предлагаю вашему вниманию невероятную историю жизненных испытаний, любви и трагических событий, выпавших на долю родителей, да и ее самой, Лилии Николаевны Мартыновой, много лет проработавшей в системе здравоохранения Эвенкии.

Мобилизация в трудармию
Lisbet Bol, она же — Лиза по-русски, c тоской смотрела на проплывающие мимо однообразные деревья, в основном желтые лиственницы и редкие березки, а за бортом деревянной перегруженной баржи негромко хлюпала холодная, свинцовая вода. Баржа была загружена немецкими семьями, которые глубокой осенью вынуждены были ехать на Север — в далекую Эвенкию.
В так называемую трудовую армию 16-летняя Лиза отправилась одна-одинешенька. Отца выслали на далекий Таймыр, а мама с четырьмя другими детьми осталась в Казачинском районе Красноярского края, куда незадолго до этого, через год после начала войны с Германией, их благополучная семья была депортирована из Саратовской области в Сибирь.
Лиза, невысокая, располагающая к себе большеглазая девушка с черными, до колен, толстыми косами, держалась около семьи интеллигентного доктора Федора Андреевича Мута, ехавшего вместе с женой. Доктор никому не отказывал в помощи, а Лиза для них в этой безысходности была и помощницей, и дочкой.
Наконец-то это скорбное путешествие в неизвестность закончилось. Небольшой поселок на берегу Нижней Тунгуски «Большой порог» встретил немецких путешественников дождем со снегом и пронизывающим ветром. Малочисленные местные жители-эвенки прятались за деревьями, с любопытством наблюдая за приезжими.

Встреча на Агате
Немцев расселили в деревянных бараках, скудный ежедневный паек состоял из пайки черного хлеба и крупы, из которой варили жидкий суп. Молодых и здоровых вскоре на оленьих упряжках отвезли в эвенкийский поселок на озере «Агата», для фронта нужна была рыба, Здесь Лиза с парнями и девчатами, с трудом поднимаясь по утрам и надевая непросохшую одежду, по грудь в ледяной воде ежедневно ловили неводом рыбу, которая шла затем на нужды фронта.
К тому времени, когда наступила настоящая северная зима, с сорока-пятиградусными морозами, от немцев, привезенных на озеро, осталась небольшая горстка. Люди целыми днями лежали в холодных бараках, ожидая неотвратимого конца, а немецкое кладбище все разрасталось.
Лиза с подругой держались из последних сил, и им в этой неравной борьбе помогала молодость.
Как-то в местном магазине девушка обратила внимание на стройного, с широкой белозубой улыбкой эвенка — Николая, он не спускал с Лизы глаз. С тех пор жизнь приобрела новый смысл. Николай, обаятельный, добрый, каждую свободную минуту старался проводить с Лизой, привозил ей продукты — мясо, рыбу.
С началом охотничьего сезона юноша с матерью уехали в большой аргиш, то есть, откочевали далеко в тайгу. Николая не было до Нового года. В конце декабря радостный Николай появился на пороге Лизиной комнаты, но с трудом узнал девушку — она уже не вставала с кровати. Бледная, исхудавшая, она молча смотрела на Колю, и слезы стояли в ее огромных прекрасных глазах.
Николай молча завернул Лизу в теплое меховое одеяло, попрощался с соседями и увез девушку с собой. И больше они не расставались. Когда через три месяца они снова появились в поселке, Лизу уже было не узнать: глаза ее сияли, лицо округлилось, щеки покрылись нежным румянцем.

Звездная девочка
Молодые поселились в Лизиной комнате, весной и летом часто гуляли по берегу озера Агата, Николай готовил вкусный шашлык из жирной озерной рыбы. Лиза потом всю жизнь вспоминала про эти самые счастливые дни их жизни, часто рассказывала о них детям.
А первым их ребенком стала дочка Надя, причем, когда она должна была появиться она на свет, местный эвенкийский шаман, который очень любил молодоженов, умирая, сказал, что видит, как у Лизы и Николая родилась счастливая девочка, на которую «падают сверкающие звезды».
Разномастное население поселка «Большой порог» жило дружно, и подрастающая Наденька была любимицей всех переселенцев. Красивая, общительная девочка, она никогда не возвращалась из прогулок по поселку без гостинцев, все ее баловали. Уже с трех лет Наденьке доверяли ходить в магазин за мелкими покупками, и она с удовольствием выполняла такие поручения. Причем, всегда требовала сдачи!
При всякой надобности летом по реке, а в зимнюю пору по зимнику жители поселка ездили в Туруханск, он был для всех окном в «большой» мир. Спустя много лет Николай и Лиза часто рассказывали своим повзрослевшим детям про эти свои поездки в Туруханск, про свой поселок, весь благоухающий душистым запахом черной смородины, про друзей- например, семьи немцев Броцманов, эвенков Екатерины Удыгир с дочкой Маргаритой…

Дорога в Тутончаны
Когда в начале 50-х годов поселок переселенцев закрыли, часть населения в том числе и наши молодожены, переехали в Тутончаны, а Катя Удыгир, Броцманы, Лизина односельчанка еще по Поволжью Мария Лидер переселились в Туру, столицу Эвенкии.
Николай с Лизой переезжали в Тутончаны уже с двумя дочками — к тому времени в 1949 году родилась Лиля, папина любимица. Николай, проучившись на курсах мотористов (кстати, в свое время он закончил в Туре так называемую Колхозную школу), ехал на новое место жительства с семьей уже со специальностью.
Лиза и Николай с детьми, другие переселенцы, проделали этот путь опять на деревянной барже-илимке. Лиза была занята детьми, когда взволнованный Николай прибежал к ней с новой проблемой. На этой илимке везли в Тутончанский колхоз двух коров, которые жалобно мычали, вот Николай в растерянности и спрашивал Лизу, что с ними делать, почему они такие беспокойные.
Лиза выросшая в обеспеченной немецкой семье, умела делать всю крестьянскую работу, быстро поняла, в чем причина, и с удовольствием подоила коров. Кстати, именно этот случай и определил всю ее дальнейшую судьбу.
По приезде в Тутончаны их семью поселили в небольшой мазанке-молоканке, при ней же для двух коров было подготовлено помещение. Так Лиза на долгие 40 лет нашла себе работу дояркой.
У нее не было ни выходных, ни праздничных дней, не было трудовых и декретных, послеродовых отпусков, а в молодой семье между тем появились еще три дочери.

Таежная идиллия
Обычно Лиза после родов уже через неделю выходила на работу. Николай, как мог, помогал жене, но с началом охотничьего сезона он уезжал далеко в тайгу и возвращался только к Новому году. Сколько радости и веселья было в эту пору в маленькой избушке, сколько всяких таежных вкусностей привозил отец!
Дочки на всю жизнь запомнили ласкового, веселого отца, который каждое утро начинал с того, что целовал всех своих любимых девочек, а по вечерам после вкусного ужина семья долго сидела за столом и отец рассказывал интересные истории, сказки. Николай много читал, односельчане нередко видели, как он шел домой из библиотеки с огромной связкой книг, скрепленных ремнем. Был, кстати, в поселке и клуб, в котором ежедневно показывали фильмы.
Детство дочерей молодых персонажей нашей истории было необыкновенным, благодаря уникальному месту, в котором они выросли. Поселок Тутончаны располагается на стыке двух рек — Нижняя Тунгуска и Тутончанка. Природа здесь отличается разнообразием, кроме лиственниц произрастают также пихта, кедровник, березы; изобилие ягод — морошка, клюква, брусника, голубика, черника и черная смородина, лесная земляника и малина. А грибы, а разнотравье, множество лекарственных растений?
Весной и летом на крутых берегах рек, в окружающей поселок тайге шумит настоящий птичий базар, греются на солнце ящерицы, подают голос лягушки, над цветами порхают разноцветные бабочки. Поэтому неудивительно, что дети целыми днями дети пропадали среди этой красоты, на реке и в лесу. К концу лета загару жителей поселка можно было только позавидовать, и это на Крайнем Севере!
Семья Николая ни одного дня не жила без вкусной рыбы, он знал особые места, где она водилась, и дома на стол постоянно подавались блюда из сигов, тайменей, стерляди, в конце августа и сентябре лакомились нежным мясом огромных жирных чиров. Николай несколько лет подряд ловил рыбу для колхоза на озере «Онека», все берега которого были заставлены вешалами с юколой — вяленой рыбой, готовящейся по особой технологии. Рыбу вывозили в Туру рейсами гидросамолетов.

По заведенном порядку
Жизнь в Тутончанах шла по заведенному порядку. Летом, в июле, начинался покос, сена заготавливали так много, что его хватало коровам и лошадям до следующего сезона. Интересно, что в тогдашнем колхозе имелось богатое тепличное хозяйство, в котором выращивали огурцы, редис, репу, капусту, свеклу, морковь; кроме картофеля каждый год большое поле засевали турнепсом, на корм скоту, однако и дети ели его с удовольствием.
В это время Николай и Лиза уже жили не в мазанке, в нормальном доме, и детям просторная комната в казалась дворцом. Несколько настоящих кроватей, «шикарный» для того времени шифоньер, круглый стол, комод, этажерка с книгами, на стене зеркало и кругом много цветов! А еще большая кухня с кирпичной печью и чугунной плитой, обеденный стол, буфет и еще одна кровать (все же однокомнатная квартира для такой большой семьи была маловатой).
В доме была идеальная чистота, кровати всегда застелены крахмальными покрывалами с кружевными подзорами, на окнах выбитые занавески, на стенах цветные вышивки. Дом был окружен двумя огородами, а на заднем дворе росли деревья, кустарники.

Добытчик
В сентябре после сбора урожая подполье заполнялось картофелем, овощами, а у Николая начиналась «лихорадка» — его неудержимо тянуло в тайгу, на охоту. И вот, наконец, сборы закончены и Николай с матерью — седой, как лунь бабушкой Катей, — верхом на учугах отправлялись в большой аргиш.
Обычно из тех продуктов, которые выдавали колхозникам в магазине в счет будущих трудодней, Николай половину оставлял семье. Он-то в тайге с матерью, знал он, не пропадет, всегда будет с мясом, рыбой. Да еще не обходилось без «деликатесов», мама-эне доила оленьих важенок, молоко которых можно сравнить с густыми, очень вкусными сливками. Молоко это добавлялось в душистый свежезаваренный чай или просто съедалось с эвенкийским хлебом- «колобо», который замешивался на воде с солью и выпекался под горячими углями в чугунной сковороде после того, как костер посреди чума прогорал.
Кроме того, эне каждый день проверяла расставленные неподалеку от стоянки капканы и всегда возвращалась с добычей, так что к возвращению сына из тайги его уже ждал горячий бульон из зайчатины. Николай после ужина при керосиновой лампе снимал с добытых соболей и белок шкурки соболей, белок и только после этого укладывался спать.
Утром все начиналось заново. За время охотничьего сезона Николай со своей помощницей-матерью несколько раз менял стоянку. За время нахождения в тайге нужно было, кроме пушнины, добыть для семьи мясо и рыбу. И дома Николай с эне объявлялись с этими богатыми припасами лишь к Новому году. В Туточанах Николая ждали не только родные, но и все жители поселка, ведь он всех старался угостить, особенно пожилых сородичей, одиноких женщин с детьми.

Отец остался в тайге
К сожалению, не все в этой дружной было столь идиллическим. Вот что рассказывает Лиля, та самая вторая, папина любимая дочка.
— Помню себя со времени нашего путешествия из Тутончан по Нижней Тунгуске и Енисею до Красноярска и затем поездом до села Казачинского, где к тому времени обосновались мамины родственники. Кроме меня, четырехлетней, вместе с мамой это почти месячное путешествие совершили мои старшая, семилетняя Надя, и младшая Эльвира — ей и годика еще не было, — сестренки. Почему мы уехали без папы, не знаю. Скорее всего, между родителями были какие-то недоразумения, ведь мамины родственники постоянно звали ее в лоно семьи, а мама очень соскучилась по родным, ведь она двенадцать лет прожила в разлуке с ними. И когда она все же решилась на эту поездку, папа, вероятно, не разделил с ней этого решения и остался дома, в Эвенкии. Первый страх, даже ужас охватил меня на барже, когда кто-то закрыл меня в деревянной будке-туалете на корме судна, мне показалось, что я вечность была взаперти. Было очень страшно, через дырку в полу было видно, как бурлит темная вода, и казалось, что меня вот-вот затянет в водоворот.
Лиля также помнит, как в Туруханске на пристани мама покупала им очень вкусный клюквенный морс. Затем они пересели на пароход, плыли, конечно, третьим, самым доступным классом. Время было послевоенным, поэтому на пароходе было много инвалидов, которые с шапкой обходили пассажиров, собирая милостыню, а Лиля с любопытством смотрела на этих безногих, безруких бедняг, да и вообще на всех окружающих, ведь для нее все было очень интересно.

Она узнала Гошу!
В Красноярске ночь они провели на берегу, рядом с речным вокзалом, а Лиля много раз просыпалась от маминых окриков — оказывается, вокзальные воришки не раз пытались вытащить из-под маминой головы ее ридикюль, а ведь нем было все — деньги, документы.
Вечером поехали на железнодорожный вокзал, а там, на перроне, когда паровоз страшно загудел, выпуская пар, дым и искры из трубы, Лиля с безумным криком побежала прочь, не помня себя от страха. А за ней помчалась Надя, а за нами погналась мама с младшим ребенком на руках. В общем, та еще картина. Кто-то помог маме поймать детей и они все же погрузились в вагон.
К утру прибыли на станцию Камала, где их никто не встретил. Переночевали у какой-то сердобольной старушки, и Лиле навсегда запомнилось, как ей на голову откуда-то спикировал огромный красный петух, когда она утром вышла из избы. Этот вроде бы курьезный случай чуть не оставил девочку заикой.
Мама пошла на почту — дать телеграмму родным, и здесь обратила внимание на молодого стройного парня, который не сводил с нее глаз. Дело в том, что Лиза была очень похожа на своих двух младших сестер, оставшихся с матерью, а молодой парень оказался ее младшим братом Гошей. Когда шестнадцатилетняя Lizbet была мобилизована в трудармию, он был совсем ребенком, и все же через столько лет (12!) признал свою сестру!

Воссоединение с семьей
С почты Лиза приехала за детьми уже с братом уже на повозке. Дядя Гоша их всех расцеловал, усадил в телегу, и они поехали дальше. Переплыли на пароме через реку Кан, и на берегу у села их уже встречали многочисленные родственники. Когда до берега оставалось около метра, мамина сестра Мария запрыгнула на паром и бросилась целовать, тискать всех сидевших в повозке.
Ну, а дальше был праздник, застолье в кругу семьи. За прошедшее время старший брат Лизы Яков, сестры Мария и Катя обзавелись семьями, у всех было уже по двое- трое детей, только Гоша пока был не женат и жил с матерью, новоявленной бабушкой дочек Лизы.
Им это лето запомнилось, так как было много новых впечатлений. Жили у бабушки, она по утрам кормила внучек разными вкусностями со своего подворья — свежими вареными или жареными яичками, молоком, сметаной, творогом, маслом.
Бабушка не владела русским языком, и общалась с детьми жестами, а также через Лизу и через Гошу, свободно говорящими на немецком, и на русском.
— Маме пришлось почти все лето пролежать в больнице с Эльвирой, потому что у нее начались проблемы с пищеварением. Доктора говорили, что ребенку не подходит климат, да и, наверное, перемена питания сказалась, — рассказывает Лиля. —  Я очень скучала по маме и часто стояла на дороге в соседнее село, в котором была больница, и ждала маминого возвращения.
Девочки сдружились с двоюродными братьями и сестрами, они играли с ними, опекали, отвлекали от грустных мыслей из-за отсутствия мамы.

«Danke, meine Liebe!»
— Хочу сказать теплые слова о наших немецких родственниках, их необыкновенном гостеприимстве, сплоченности, — с волнением говорит Лилия Николаевна Мартынова, уже спустя многие годы после того памятного лета. —  Мы снова встретились, когда мне было уже 15 лет и я училась в Красноярске. Я приехала с двоюродным братом в Комаровск Канского района, где все наши жили на одной улице, работали в леспромхозе. Наша милая бабушка обитала в семье Гоши и его жены Ирины, у которых было уже трое сыновей…
Когда утром Лиля сквозь сон как-то услышала голос пришедшей к бабушке маминой сестры Марии, ей показалось, что это говорит мама, настолько схожи были их голоса. Девушка очень скучала по родителям, ведь ей пришлось после восьмого класса уехать на учебу в Туру, где она жила в интернате, а затем ее уговорили поступить на подготовительное отделение для северян при Красноярском медицинском институте.
У бабушки над кроватью висел портрет ее мужа Филиппа, дедушки Лили, рядом с кроватью стоял сундук, в котором хранились бабушкины ценности, из него она периодически извлекала сладости, угощая внучку. Все каникулы Лили были распределены по дням: то она обедает или ужинает у дяди Яши — старшего маминого брата, то в семье тети Кати, тети Маши.
А в день отъезда все старались принести Лиле какие-то продукты, которые были хорошим подспорьем в небогатой студенческой жизни. Родители не имели возможности часто посылать деньги, обычно два-три раза в год, и при оказии — мясо, рыбу, икру. Так что эту помощь своих родственников во время учебы Лиля всегда вспоминает с благодарностью и говорит им сегодня: «Danke, meine Liebe!» (Спасибо, мои дорогие!).
Лиля и ее сестры до сих пор очень дружны со своими немецкими родственниками, помогают друг другу. Многие из них переехали в 90-е годы в Германию, но не забывают Родину, часто приезжают в гости.

Возвращение в Эвенкию
Но вернемся в то время, когда Лиза с детьми все еще жила у своих немецких родственников. А ее муж Николай в течение этого лета с оказией пересылал Лизе письма, в которых, естественно, очень просил ее вернуться. И в августе, после очередного такого письма, Лиза все же спешно собрала детей, чтобы до закрытия навигации успеть вернуться в Тутончаны. Гоша проводил их до Красноярска и посадил на пароход.
По приезде жили у знакомых, Николай же все ходил нерешительно кругами около этого их пристанища, и старшая из сестер Надя привела его в дом со словами: «Это же наш папа!» Так немецко-эвенкийская семья воссоединилась вновь, и Лиза уже больше никогда не говорила об отъезде из Эвенкии — Север навсегда затянул ее, и если она и покидала его, то лишь на короткое время, чтобы навестить родных.
— Уклад нашего дома был чисто немецким, нигде не соринки, мама после уборки проверяла наличие пыли даже под кроватями, — рассказывает Лиля. —  Мы всегда передразнивали мамину приятельницу, немку тетю Аню, которая, приходя к нам в гости, восклицала, что кругом «пиль», «пиль», с которой надо постоянно бороться, что мы и делали. Наше домашнее меню также состояло, в основном, из немецких, очень вкусных и сытных блюд, мы все до сих пор их готовим, и теперь наши дети, приезжая в гости, первым делом просят приготовить «немецкие галушки», пышные пресные лепешки — «крепель» и пр.
Но в то же время, благодаря папе, мы любим и эвенкийскую кухню, северные деликатесы, летом - юколу, зимой строганину из мороженой рыбы, папа ее делал очень красиво; из трубчатых костей добытых оленей мы всей семьей ели костный мозг узкими деревянными лопаточками. Кроме того, много употребляли пищу экоголически чистые мясо, рыбу, ягоды. Несмотря на суровейшие в наших краях зимы, практически не болели простудными заболеваниями.

Мистика, да и только!
А теперь время о необычном, мистическом, что сопровождало эту семью, по словам Лилии Николаевны, всю жизнь.
— Папа был из семьи шаманов, воспитывал его отчим, чью фамилию - Мартынов, он и носил. Брат его матери - Сидор, был, как говорили эвенки, очень сильным шаманом, и они с папой были удивительно внешне похожи. Сидор ходил неслышной походкой, говорил негромко и медленно, очень привязан был к старшей сестре — папиной маме…
Отец часто рассказывал своим дочерям истории, связанные с шаманством. Когда он был председателем колхоза, с одним шаманом у него возник конфликт из-за колхозных оленей — отказался дать ему несколько из них. Через несколько дней Николай заболел, с каждым днем ему становилось хуже, он уже от слабости не вставал на ноги.
Его погрузили на нарты и по реке отвезли на лечение к другому, знакомому шаману. Лиза думала, что уже не увидит мужа живым, но месяца через три, летом, Николай вернулся выздоровевшим и рассказал, что процесс лечения был очень трудный.
— Не знаю, можно ли его заболевание связать с обидевшимся на него шаманом, отец же считал, что хворь наслал на него именно он, — отмечает Лилия Николаевна.
У Лизы были не очень теплые отношения со свекровью. Возможно, как всякая мать, она ревновала сына к его жене. А может, ей не нравилось, что сноха была немкой. Во всяком случае, она жила в чуме за огородом и в доме при Лизе почти не появлялась.
— Обычно утром папа ходил навещать бабушку, и мама иногда отправляла меня позвать отца на завтрак, — вспоминает Лилия Николаевна. — Когда я появлялась в чуме, папа ласково усаживал меня за стол, бабуля тут же наливала душистый чай, выставляла эвенкийский хлеб с маслом, еще какие-то вкусности, и в итоге все наше семейство, я имею в виду детей, перекочевывало на завтрак в чум.

Месть шамана
Однажды папа с Сидором устроили дома застолье, мама выразила недовольство, тогда Сидор пригрозил ей, что придет время, и у нее появится неотвратимая тяга к алкоголю. Через некоторое время, когда мама была на пятом месяце беременности, у нее внезапно появилась потребность в спиртном, она срочно послала папу за водкой и залпом выпила целый стакан. А Николай, понимающе глядя на нее, прошептал: «Это «Сидор…» Увы, в дальнейшем это сказалось негативно на Эльвире, которой Лиза была беременна в этот период.
Вся папина родня, включая его, ушли из жизни друг за другом, практически за один год. Бабушка умирала в своем чуме, лежала с затуманенным сознанием и все время звала своего «Миколая». Лиза с дочерями кормили ее, приглядывали за ней. Но даже перед смертью отношения у эвенкийской свекрови с невесткой-немкой так не установились.
А поздней осенью Лиза заболела и сама, ее недуг проявлялся слабостью, болями в сердце. Ее положили в участковую больницу, но лечение не приносило результата. Как-то темной осенней ночью, лежа на больничной койке, она услышала голос Сидора, он просил ее выйти на улицу.
Когда Лиза «оказалась» на крыльце больницы, то вдалеке увидела Сидора. Он своим неспешным голосом рассказал молодой женщине, что перед смертью ее свекровь попросила его, как шамана, наказать невестку, поэтому она заболела так внезапно. Сидор решил, что Лиза уже достаточно наказана, и так как у нее есть еще малолетние дети — дочки Валя и Таня, то он ее сейчас будет лечить.
И Лиза, лежа на больничной койке, в течение всей ночи «летала» с Сидором по тайге, он бил в бубен, пел на своем языке, и лишь под утро Лиза вновь «очутилась» в палате. Сидор проводил ее словами, что все позади и теперь она будет здорова, что затем и произошло.
— Сидор перед смертью просил отца взять шаманство на себя, но папа не согласился, — вспоминает Лиля. —  В течение зимы папа плохо спал, говорил, что умершие мать и Сидор не дают ему покоя, зовут к себе, пытаются накинуть на него маут (аркан для ловли оленей). В феврале он скоропостижно скончался, мне было тогда всего восемнадцать лет…

В памяти — навсегда
Всю жизнь Лиле Николаевне казалось, что отец и его родственники незримо присутствуют в ее жизни, судьбе, помогают и оберегают ее. После окончания мединститута она работала в Туринской больнице. Однажды приехала в командировку на родину, в Тутончаны. И была неприятно удивлена тем, что их дома уже нет. Его снесли, хотя он был довольно добротный.
— На расспросы жители поселка сказали, что никто не смог жить в этом доме, так как в нем было «нечисто», с грустью говорит Лилия Николаевна. —  Было очень жаль родного гнезда, так как я и мои сестры были привязаны к нему, часто в своих воспоминаниях, снах возвращались к этому дому, в котором мы провели немало счастливых дней.
Лиза в последние годы жила в Туре, помогала младшей сестре Тане воспитывать сына. Ушла она из жизни после тяжелой и продолжительной болезни, так и не воспользовавшись никакими льготами для репрессированных немцев.

— Вот такую тяжелую, очень не простую, но и интересную жизнь прожили наши любимые родители, а вместе с ними и мы, — завершила свой рассказ Лилия Николаевна, дочь репатриированной немки Lizbet и простого эвенкийского охотника Николая. —  Вечная им память!..