Давно это было.
В августе 1980-го неосуществимая идея найти могилу Виллема Баренца привела меня на Новую Землю. А если точнее — на древнюю советскую полярную станцию, что находилась на самой северной макушке Новой Земли — мысе Желания, а потому так и названной — Мыс Желания. И там, среди приземистых и редких деревянных строений, жила стая новоземельских лаек — собак с характером, весьма умных и требовательных. А вожаком среди них был пес Рыжий. Красавец! Весь в шрамах! С гипертрофированным чувством достоинства! И… очень несчастный. Несколько недель до нас, завершив долгую командировку, на Большую Землю уехал один из полярников, которого Рыжий считал все те годы своим хозяином и другом, брал пищу только из его рук и самозабвенно выполнял только его команды…
И с тех пор Рыжий был в глубоком унынии. Мало ел, шарахался от любой попытки приласкать его, огрызался и драл без всякого повода не только кобелей, но и сук своей стаи…
А нам позарез нужна была собака. Место, где, якобы, мог быть захоронен Виллем Баренц, находилось в нескольких десятках километров южнее по западному побережью. Мы с Володей Макеранцем и Лешой Елагиным планировали пробыть там в палатке не менее недели и толковая собака в тех местах — лучший способ обезопасить себя от внезапной угрозы белого медведя. Тем более, что тем летом хозяева Арктики отличались явной агрессивностью…
И полярники сказали: таким надежным псом может быть только Рыжий!
— А почему он?- спросил я.
— А потому, что глупая собака, увидев белого медведя, набросится на него с лаем, раздразнит, разозлит даже, а потом кинется к хозяину. А за ней — медведь! Дальше продолжать… Рыжий — умница! Всегда даст понять, что медведь рядом, но никогда не спровоцирует его…
Дело оставалось за малым — заполучить уважение и признание Рыжего.
Я старался. После завтрака, обеда и ужина, когда практически вся свора собиралась у полярной столовки, я выносил самое вкусное, что полагалось из аскетического меню. Садился на корточки и звал Рыжего. Никакой реакции! Только нос, учуявший запах еды, предательски дергался в мою сторону. Сам Рыжий глядел куда-то вдаль и даже когда я бросал еду в его сторону, он просто вставал и лениво отходил, не глядя, как сородичи жадно пожирали мое угощение.
…"Сломался" он где-то на третий день. Да и то мне пришлось чуть ли не на карачках ползти к нему с остывшим гуляшем в руке и умолять:
— Рыжий, ну возьми, пожалуйста…
С того дня мы сдружились. Настолько, что практически не расставались. Рыжий всегда был рядом. Утром он встречал меня на пороге домика, где я ночевал. Днем сопровождал по полярке. А вечерами мы ходили с ним на самую макушку Новой Земли (в двухстах метрах от полярной станции) и вместе любовались опустившимся до горизонта Солнцем, которое в то время года никогда не заходило.
Рыжий мог часами лежать на камне и слушать всякий мой бред про Москву, работу в газете, личную жизнь и прочую белиберду. Я чесал его никогда не мытый, но всегда чистый загривок, Рыжий в неге прикрывал глаза и мы были невероятно счастливы в те мгновения.
…Когда настало время грузиться в ГТС (гусенично-тракторное-средство), Рыжий без раздумий запрыгнул внутрь.
Я не стану отвлекать ваше внимание рассказом о том, как мы пытались найти могилу Баренца. Скажу только, что долбление кайлом вечной мерзлоты настолько маразматично по своей сути, что даже не подлежит образному описанию.
Через пару дней выяснилось, что провизии, которой снабдила нас экспедиционная повариха Ира, хватит, максимум, еще на один день (и это без учета потребностей Рыжего!!!). А полярники приедут за нами только через четыре дня.
И мы решили сами добираться до полярной станции.
И все было бы ничего, если бы не киношная аппаратура Вовки Макеранца. Кинокамера «Конвас», набор оптики, фанерный и тяжеленный кофр, аккумуляторы, штатив, пленка… В общем, когда мы все это разбросали на троих, получилось килограммов по тридцать пять- сорок на каждого.
…Мы шли долго и медленно. Через каждые двадцать минут пятиминутный отдых стоя. Через сорок минут хода — десять минут лежа на рюкзаках. Поднимались по простой схеме. Первый отстегивал рюкзак, помогал подняться другому, а когда двое были на ногах, первому общими усилиями закрепляли рюкзак на спине.
Мне было легче на коротких привалах. Я подзывал Рыжего, упирался в его спину руками и так отдыхал пять минут. Рыжий даже не шевелился.
…Часов через десять, теряя силы, мы решили выйти к побережью, надеясь набрать плавника (выброс на берег течением разных деревянных обломков), разжечь костер и взбодрить себя хотя бы горячим чаем. Тем более, что уже начинался сильный ветер и снегопад, что здесь не сулит ничего хорошего. И мы вышли. Но в этом месте до самого горизонта был только снег и лед. Даже ни одного камня из-под снега…
Обессиленные, мы рухнули в лощине между холмов, защищаясь от ветра. И тут я заметил, что Рыжего нет. Скинув тяжеленный рюкзак, я вскарабкался по мерзкому снегу на вершину холма и увидел Рыжего — он лежал на самом краю, уже почти полностью занесенный снегом и держал нос по ветру. В прямом смысле! Он охранял нас от непрошенного гостя!
— Рыжий! — тщетно я кричал ему. — Иди ко мне! Ко мне! Я дам тебе полбанки сгущенки!
Но он даже глазом не повел.
…Хорошо, что мы тогда не заснули. Иначе бы просто замерзли. Первый вырубился Вовка. Глаза наглухо закрыл, борода вся в снегу. За ним легко уплыл в дрему юный Леха… На грани понимания нашей катастрофы я тоже начал уже окунаться в какие-то видения… И тут мне в ухо кто-то в грубой форме рявкнул:
— Вставай! Не то — сдохнешь!
Это был Рыжий. Весь белый от снега, он нервно смотрел мне в глаза и так же нервно лаял.
…Много еще приключений было на нашем оставшемся пути к полярной станции. А когда зашли на ее территорию, то героями ощущали себя не только мы, но и Рыжий. Распустившаяся за время отсутствия вожака стая брела рядом с нами, собаки лаяли, явно хамили самому Рыжему, но он словно ничего не замечал вокруг. И лишь только доведя нас до домика начальника полярки Жени Дружкова, Рыжий, будто извинившись, лизнул мою руку и пошел разбираться со своими…
А нам устроили небывалый прием. Прежде всего, механики сделали внеплановый душ и баню — это был пик признания нашего дурацкого перехода. А после началась беспробудная пьянка. Пили «по графику». С такое-то по такое время, например, с гидрологами; затем — с гляциологами; после — с метеорологами… И так — со всеми службами самой старой полярной станцией Советского Союза. Лешка Елагин, как самый молодой, продержался сутки, потом залег в спальник на пару дней. Мы с Макеранцем честно боролись с алкоголем двое суток. Но последствия были. И на третий день я спьяну назвал Рыжего другим именем — бывшего вожака стаи, весьма похожего на него.
Все! Рыжий обиделся! Да так, что вообще не обращал на меня никакого внимания! Я для него просто не существовал!
А через несколько дней в нашу бухту пришел атомоход «Ленин» и радист сказал: через два часа за вами прилетит вертолет.
Быстренько собрав свой скудный скарб, я кинулся по полярке в поисках Рыжего. Но он пропал. Все кобели и суки были на терриотории, а его — нигде!
— Ладно, — сказал Женя Дружков, — ты все равно улетаешь. Рыжий еще найдет себе нового хозяина.
— Нет, я заберу его с собой, в Москву, — жестко ответил я.
— И все лето будешь держать его в холодильнике?
…Вокруг вертолета собрались все полярники, свободные от вахты. Мы попрощались, побросали внутрь МИ-4 свои рюкзаки и уже собрались садиться, как вдруг кто-то крикнул:
— Серега — Рыжий!
…Он чуть не сбил меня с ног! Жарко лизнул в лицо, я прижал его морду к себе и тут увидел в глазах Рыжего… слезы. Они большими каплями ползли по его никогда немытой шерсти… Рыжий, словно застеснявшись своих эмоций, тут же уперся мордой мне в живот, чтобы я не видел его глаз, но в это время слезы текли уже по моей небритой роже.
— Прощай, Рыжий! — я поцеловал его изрезанную шрамами морду, оттолкнул и, не оборачиваясь, сел в вертолет.
Он долго бежал за нами, когда мы взлетели. До самого океана…
…Прошло какое-то время. Я смог связаться из редакции с полярной станцией.
— Как там Рыжий?
— Долго ходил на мыс, лежал на камнях, где вы с ним раньше все время торчали. Ни с кем не общался, почти не ел ничего… Думали, сдохнет пес… Но сейчас, вроде, ничего. К нам новый радист прибыл, они с ним, похоже, находят общий язык…