Деревня Коровкино, одиннадцать домов, шесть заколочено, жителей — две женщины с детьми в двух домах, а из мужчин, один дед со своей бабкой в третьей избе. Два маленьких дома принадлежали дачникам приезжавшим на лето. Всё.
Я приехал на несколько месяцев отдохнуть на этот «курорт» со своим другом и его бабушкой, мать приехала позднее…
Но я не о себе, хочу рассказать о соседе, о постоянно живущем в деревне деде.
Его можно было видеть на лавочке перед стареньким и низеньким домом и, почти непрерывно, курящим козьи ножки. Бабка его обычно копалась в огороде и непрерывно ругалась.
Рядом с домом паслась коза снабжавшая деда с бабкой и дачников молоком и десяток кур, больше живности у них не было.
В общем ничего примечательного, старики, как старики, домик, как домик, огород, как огород, мы даже не пили козье молоко, у хозяйки дома была корова и всем хватало, да и не все любят козье.
Магазина в деревеньке конечно не было и за хлебом приходилось ходить или ездить на велосипеде пять километров до ближайшего крупного села. И вот, однажды мы собрались на рыбалку на речку, что рядом с крупным селом Строгино, а бабушка моего друга Вовки, наказала сходить в магазин на обратном пути и купить хлеба и ещё что-то, да на обратном пути занести пару буханок деду Феде. Пошли, накололи вилками налимов, зашли в магазин купили, что наказано было и домой…
Уже на подходе к дому начался дождик, мы вприпрыжку, Вовка понёс всё домой, а я забежал к деду Феде отдать хлеб.
На крылечке уже никого не было, я постучал в дверь, никто не отвечает, дверь отрыта, вошёл…
Низенькая комнатка половину занимает русская печь, чистые половички в углу перед иконой лампада, на стенах фотографии. Кричу:
— Деда Федя, баба Маруся! Дома кто есть?
— Кто там?
— Я питерский, Славка, хлеб принёс, куда положить?
— Сейчас, погоди, не кричи, деда разбудишь, сейчас иду — раздался из-за занавески голос бабы Маруси, жены деда Феди.
Стою смотрю на фотографии, среди пожелтевших, бросилась в глаза запечатлевшая фотография статного солдата с двумя Георгиевскими крестами на груди и залихватски закрученными усами. Выходит баба Маруся, а я шёпотом:
— Это кто у Вас на фотографии, баб Маруся?
— Дед, это мой, Фёдор, когда с французами воевал ещё, эти французы, они как возьмут ребёнка за ноги и об дерево. А дед мой разведчиком был и ихнего офицера выкрал, к нашим уволок. Ты тише, пусть поспит, ноги у него очень болят во время дождя,
— Как говорю «французы», наверное с немцами в Первую мировую?
— Ну, да с немцами, до этого ещё наши с французами воевали, верно с немцами, а в последнюю войну деда моего совсем замучили, то партизаны эти, то Красная армия, никакого покоя не давали деду Феде. Да ты садись, я тебе расскажу, молочка хочешь?
— Хочу — говорю, действительно, пока шли пить захотелось,
Баба Маруся вышла и принесла мне кружку холодного козьего молока:
— Ещё до войны с французами, дед мой был лесником, в наших краях знал любую тропиночку, кочечку любую и мог и днём и ночью пройти куда угодно, хороший был мужик и начальство его очень уважало, да он и не пил и не курил даже никогда, но война … Первый сын у нас погиб в войну с французами, а второй в эту войну… Когда Фёдор был ранен тяжело, то госпитале курить начал, рана очень болела видать, но врачи вылечили, а привычка эта поганая осталась.
— Прости Господи — старушка перекрестилась поглядев на икону,
— Сколько же лет было Деду Феде во время Отечественной войны — спрашиваю.
— Да уже шестьдесят три годочка, милок ему было, в армию его, слава Богу, не взяли, а вот приходят разные партизаны или армейцы и говорят: «Веди нас дед туда-то или туда-то», а дело уже к ночи, а ноги больные, да делать нечего — идёт.
А он же курильщик, идёт-идёт, а без курева идти не может и говорит: «Не могу идти, мне курить нужно, пока не покурю, дальше не пойду», а ночь, закуришь — враг может увидеть. Садится дед на корточки, закрывают его партизаны эти плащами, пальтами своими он и курит, покурит и идёт дальше. Вот так почитай всю войну и водил наших по лесам да полям, а они немцев там били, значит. А вон, погляди ему и награду дали…
Баба Маруся достала из-за иконы тряпочку, развернула и на неё тускло сверкнули на потёртых лентах два креста и медаль — «Партизану отечественной войны» с профилем Сталина и Ленина.
— Дедушка то, оказывается, у нас герой — говорю я,
— Герой, герой, тише ты, молоко допил? Иди с богом, не шуми- она сунула мне мелочь в руки и подтолкнула к двери.
Очень захотелось мне послушать, после этого, деда Федю, однажды в Строгино я купил десяток пачек лучших папирос «Север» и принёс деду… Как он меня ругал, как он меня ругал, как мне было стыдно…, я после и подходить близко боялся, курил он только собственный самосад, хотя пенсию дед получал 17 рублей, да баба Маруся тринадцать.
Так я и не узнал подробности об его подвигах…, только и слышал проходя мимо их избы:
— Чёрт лысый, когда баню топить пойдёшь?
— Куряка проклятая, ты почему козе не дал?