Сегодня пятница, тринадцатое.
Я боялась этого дня.
Сегодня комиссия осмотрит мою дочь и вынесет диагноз: инвалид.
Это называется «освидетельствование».
То есть комиссия — это как бы свидетели инвалидности, которые должны подтвердить: да, не слышит.
Я долго не могла собрать справки для этой комиссии.
Друзья знают. Они тогда пытались меня спасти от болотистой хандры и постоянно вызванивали: ты где?
— Не отвлекайте меня, я утонула в бюрократическом болоте, — отвечала я, потому что это правда.
Я собираю эти чертовы справки, чтобы доказать государству, что мой ребенок инвалид.
Чтобы получить каждую справку, нужно рассказать чужому безразличному человеку, что случилось.
В итоге этот квест, когда я гастролировала по кабинетам с рассказом о том, как заболела моя дочь, мне помог: проговорив эту историю сотню раз, я сама в нее поверила. И приняла. Приняла свою новую реальность.
До этого я жила со стойким ощущением, что все это происходит не со мной, и скоро я проснусь, чтобы забыть этот чудовищный сон.
Я собирала пакет документов для комиссии.
Заходила в нужный кабинет.
Говорила: «Вот, вроде все».
И ждала вердикта с поникшим лицом.
Уставшая женщина пенсионного возраста равнодушно листала мою подборку. Ей все равно. Она хочет чаю с баранками и чтобы я быстрее ушла. И забрала с собой свое поникшее лицо.
— На этой справке не хватает треугольной печати.
Женщина, принимающая у меня документы не видит моей свежей, кровоточащей трагедии. Она видит печати. И треугольной — нет.
— Посмотрите остальное, — прошу я. — Может там тоже что-то не хватает. Я бы сразу поправила…
— На двери висит список документов для инвалидности. Собирайте и приходите.
«Иди уже, — читаю я между строк. — Я чаю хочу».
Никакого участия. Со-переживания.
Люди сюда мотаются не от хорошей жизни. Это страшное место, хотя выглядит просто как захламленный кабинет чиновника.
Сюда приходят матери, оглушенные диагнозом ребенка. Можно же, наверное, как-то…помягче?
Я понимаю, что государство посадило на прием документов человека, согласного работать за копейки.
Унизило его зарплатой, отобранной у налогоплательщиков. И этот человек не остался в долгу. Он мстит теперь налогоплательщикам, попавшим в беду. Мстит своей отстраненностью.
Мстит тем, что он их не видит. Смотрит только на печати. Есть ли треугольная?
Я забираю свои документы и долго рыдаю в машине. Безобразно размазывю слезы, тушь.
Звонят друзья. Ты где? Я утонула. В бюрократическом болоте.
Нет, мне не надо, чтобы кто-то решил за меня мои проблемы.
Мне надо, чтобы я в сложный момент моей жизни не натыкалась на ржавое равнодушие.
Чтобы ты, женщина, отодвинула свою кружку с баранками, и пролистала мои документы, сказала бы, к примеру: «Остальное все в порядке, или — а на вот этой справке нужна круглая печать».
Потому что мне в моем состоянии не до вашей бюрократической геометрии. Треугольные, квадратные …
Мне надо ребенка спасать.
В нашем обществе слово «инвалид» окрашено в цвет стыда.
Как будто человек сам украл себе диагноз, и общество строго говорит ему: «Ну как тебе не стыдно!»
Когда моя дочь повзрослеет, я обязательно поговорю с ней об инвалидности.
Она будет сидеть на стульчике, болтать ножками в сандаликах и есть мороженое.
Я обниму ее и скажу:
«Когда ты снимаешь речевые процессоры — ты глухая, Катя. Глухота — это отсутствие звуков. Это не капельки не стыдно, и ты не виновата, что так получилось. И никто не виноват.
Те люди, у которых что-то сломалось так, что уже не починить, называются инвалидами. У кого-то ножка. У кого-то сердце. У тебя — ушки.
Этого не надо стесняться. Этого не надо скрывать.
От того, что в тебе что-то сломано, ты не становишься хуже. Даже наоборот. Ты приобретаешь опыт борьбы и несломленности, и становишься сильнее. Это просто твоя особенность. Из-за которой никто не станет любить тебя меньше. Родная, у тебя есть вопросы?»
— Да, — Катюня кивнет кудрявой головкой, в которой мигают процессоры. — Можно мне еще клубничного мороженого?
Потому что дети заряжены детством и не замечают трагедий.
Ну и не надо.
Я пойду за мороженым дочке и решу, что на сегодня хватит «уроков».
Завтра я расскажу тебе, Катюня, про моральную инвалидность, которая намного страшнее физической.
Это будет урок про некоторых людей, у которых сломана совесть.
Это не сразу заметно. Но это тоже не лечится.
А сейчас — на тебе мороженое. Клубничное …