История, с одной стороны, конечно magistra vitae. С другой же стороны, история учит, что она людей, как правило, ничему не учит.
Вот спрашивают меня студенты — а как США будут расплачиваться с долгами?

Отвечаю — а никак. А как это? — удивляются они. А вот так. Для сомневающихся — расскажу пару поучительных историй, произошедших не так уж и давно — каких-то триста лет тому назад.

Война — дело дорогое, особенно если это, по факту, мировая война за господство на море. Именно такой и была для Великобритании Война за испанское наследство.

В результате тяжёлых и крайне дорогостоящих боевых действий, к 1710 году Великобритания стояла на пороге банкротства. Её долги составляли 50 миллионов фунтов стерлингов, в то время как годовой бюджет не превышал 4 миллионов — т. е. для расплаты с долгами (без учёта капающих процентов) надо было не тратить денег из бюджета 12 с половиной лет, а если вспомнить о процентах — то и все 18−20!

Как же Туманный Альбион справился с таким долговым бременем?

А очень просто!

Шаг первый. В 1713 году англичане настояли, чтобы в Утрехтский мир, завершавший Войну за испанское наследство, был включён пункт об «асьенто» — разрешении на ввоз чернокожих рабов на территорию испанской Америки — для Англии. Откровенно говоря, это право, полученное на 30 лет, не было способом озолотить страну — англичане всего лишь получали право на заход одного торгового судна в год на ярмарку в Порто-Белло на тихоокеанском побережье Панамы. Ежегодная квота на ввоз рабов составляла 4800 мужчин.

Шаг второй. Право асьенты было передано частной компании — «Компании Южных морей» — которая, взамен, брала на себя ответственность по срочным или уже просроченным долгам правительства на сумму 10 миллионов фунтов стерлингов. Правительство, в свою очередь, должно было выплачивать компании шесть процентов годовых — итого 600 тысяч фунтов в год.

Шаг третий — «Компания Южных морей» выпускает акции, обеспеченные ее соглашением с правительством. Реклама, неофициальные заверения потенциальных акционеров в том, что компания зарабатывает безумные деньги на контрабанде в испанские колонии, взятки чиновникам — и курс акций стремится вверх, новые и новые вкладчики спешат поучаствовать в высокодоходном бизнесе.

Шаг четвёртый. Полученные от новых акционеров деньги идут на выплату процентов акционерам, которые успели купить акции раньше (вот она — финансовая пирамида!). К 1720 году спрос на акции Компании Южных морей взлетел до невероятного уровня в результате того, что компания выдвинула предложение взять на себя национальный долг, а парламент принял его. При этом председатель правления сэр Джон Блант развернул мощную рекламную компанию. Лондон наполнился самыми фантастическими слухами о грядущем процветании компании. Говорили о готовящемся соглашении о свободной торговле с испанскими колониями, о том, что компания получает концессию на разработку серебряных копий Потоси в Боливии — самого богатого месторождения мира, о привилегии на торговлю кошенилью, даже — о собственной чеканке денег в испанской Америке.

В результате дневной объем подписки на акции компании составил 1,5 млн. фунтов стерлингов. 100-фунтовая акция, стоившая в январе 128 фунтов, в феврале продавалась за 175 фунтов, в марте — за 330 фунтов, в конце мая — за 550 фунтов, а к августу 1720 года цена акций поднялась до 1000 фунтов стерлингов! В тот момент суммарная стоимость акций при цене, по которой они переходили из рук в руки, приблизилась к 500 млн. фунтов стерлингов, что в пять раз превышало стоимость всей европейской наличности.

Шаг пятый — Компания Южных морей выкупает долги Великобритании, ркасплачиваясь… собственными акциями по рыночному курсу! Теперь кредиторы Лондона могут предъявлять претензии не к государству, которое никуда не денется, а к частной компании, которая сегодня есть, а завтра — кто знает?

Шаг шестой — осенью 1720 года наконец-то появились сомнения в том, что за Компанией Южных морей стоит хоть что-то. Скептики обнаружили, что за время своей деятельности компания доставила в Новый Свет около 30 тысяч рабов, при этом четверть доходов от работорговли поступала на цивильный лист королевы — эти средства шли на содержание двора. Учитывая порядок цен на рабов, исчислявшихся максимум десятками фунтов за человека, прибыль от асьенто вряд ли дотягивала хотя-бы до миллиона фунтов. В результате в сентябре 1720 года цена акций упала до 150 фунтов за штуку, после чего толпы народа кинулись к отделениям компании обменивать свои акции на деньги. К октябрю компания обанкротилась.

В декабре началось расследование. Вот тут-то и выяснилось, что казначей компании Найт бежал во Францию вместе с бухгалтерскими книгами, директора компании не совершили по тогдашним законам никакого уголовного преступления, а председатель правления компании сэр Джон Блант отказался свидетельствовать против самого себя и членов кабинета.

В результате уголовному наказанию подвергся только канцлер Казначейства Джон Айлэби — он был признан виновным в коррупции и заточен в Тауэр. Трое директоров умерли, не дождавшись вердикта. Остальные отделались почти полной конфискацией имущества (ха три раза — ну конечно, они себе ничего на чёрный день не оставили!).
То есть — были назначены виновные, большая часть которых, впрочем, особо и не пострадала.

Шаг седьмой — в связи с банкротством Компании Южных морей все её акционеры (в том числе и те, кто обменял на акции компании долговые обязательства Великобритании) могли кусать локти и жаловаться, например, в Небесную Канцелярию. Денег они, разумеется, уже никогда не получили. Даже несмотря на то, что компания просуществовала до 1850 года.

При этом вместе с Компанией Южных морей исчез и внешний долг Англии, который в 1721 году составлял не более полумиллиона фунтов, то есть сократился за 11 лет в 100 (сто) раз. Британия была спасена!

Если Англия в борьбе за господство на море победила, что хоть как-то скрашивало её плачевное состояние, то Франция эту борьбу проиграла, причём с разгромным счётом. При этом после окончания Войны за испанское наследство Франция, в финансовом смысле, пребывала ничуть не в лучшем состоянии, нежели Англия.

Внешний долг Франции к 1714 году достигал 1,8 миллиарда ливров, причём. 1,2 миллиарда должны были быть выплачены в течение 3 лет. В то же время средний годовой доход государства составлял около 75 миллионов ливров. Если сравнивать с английским долгом и принять для удобства примерное равенство ливра и шиллинга (да, я знаю, что в этот момент ливр был немного «весомее» по серебру — говорю же, для простоты в рассчётах!), то долг был более 90 миллионов фунтов — вдвое больше английского.

Для того, чтобы оплачивать текущие расходы, Франция брала займы под доходы от налогов следующих лет. В 1713-м — заложили доходы 1715−1718 годов, а в 1715 — израсходовали деньги, которые Франция должна была получить в 1719—1722. Само собой, такое положение финансов значило и то, что взаймы Франции давали под грабительский процент и на очень короткие сроки.

После этого правительство ввело режим жёсткой экономии. Армию, например, сократили с 400 до 140 тысяч человек, но помогало всё это слабо. В 1716 году банки просто прекратили давать деньги Франции в кредит.

И тут нашлось решение.

Шаг первый. В 1716 году регент Филипп Орлеанский разрешил некому шотландцу Джону Лоу (главное — чтобы это были люди не из нашего района!) постепенно вывести из обращения золотые деньги, заменив их государственными казначейскими билетами. Лоу создал Всеобщий банк (внимание — банк-то частный!), который начал выпускать банкноты, по сути, представляющие бессрочные долговые обязательства. Эти банкноты свободно обменивались на золотую и серебряную монету, и быстро приобрели немалую популярность. Народ понёс драгметаллы в отделения банка, обменивая их на бумажки, которые, впрочем быстро стали популярными — уже спустя год банкноты обращались по курсу на 20 процентов выше номинала, тем более, что вскоре появился королевский указ, согласно которому все подати и налоги в государственную казну отныне следовало платить только билетами банка Лоу.

Шаг второй. (Следим за руками!) Золото, полученное от клиентов частным банком, ушло на оплату первоочерёдных… государственных долгов. При этом выпуск банкнот продолжался и, по крайней мере, внутри страны, государство получило возможность финансировать всё, что необходимо, просто включая печатный станок. За 5 лет было выпущено банкнот на 3 миллиарда ливров!

Шаг третий. В 1717 г. вышеупомянутый Джон Лоу учреждает Миссисипскую компанию. По слухам, компания вскоре должна была просто озолотиться на колониальной торговле, а обеспечителем компании стал Всеобщий банк, так что сомнений в процветании этого предприятия у французов не возникло. Соответственно, когда компания выпустила 200 тысяч акций, по 500 ливров каждая (то есть на 100 миллионов ливров разом), спрос стал ажиотажным. Подогрело спрос и то, что покупатели могли оплачивать акции не только звонкой монетой и банкнотами, но и государственными долговыми обязательствами, которые на рынке котировались по цене мусора. Выкупаемые за акции Миссисипской компании государственные долги тут же уничтожались.

В следующем, 1718 году, Лоу пообещал акционерам просто-таки сказочные дивиденды (120% — да-да, сто двадцать процентов годовых!) и сообщил о выпуске ещё 50 тысяч акций, на которые в короткое время было подано 300 тысяч заявок. Желание клиента — закон, и компания выпускает вместо 50 тысяч 300 тысяч акций, продавая их по рыночному курсу, который к этому времени вырос до 10−15 тысяч ливров (и это за 500-ливровую акцию!). Между тем, деньги, полученные от вкладчиков, опять-таки, вкладывались в подавляющей части в облигации государственного долга.

Шаг четвёртый. В первой половине 1720 г. королевская семья обменяла имеющиеся у неё банкноты Всеобщего банка на звонкую монету и, как-бы между прочим, был выпущен указ, запрещавший владение монетами на сумму сверх 500 ливров. «Простые смертные», кинувшиеся в отделения банка для того, чтобы провести ту же операцию, наткнулись на запертые двери и отсутствие сколько-нибудь внятной информации. Знакомая картина, не правда-ли?

Шаг пятый. В разорении тысяч держателей банкнот Всеобщего банка и акционеров Миссисипской компании обвинили Джона Лоу. И он был сурово наказан — его имущество было конфисковано, а самому ему позволили покинуть Францию, причём только с сыном, но без жены, дочери и брата. Да, и пенсию королевскую он получил — 12 тысяч ливров в год. Скромно, конечно, но на жизнь хватало!

Однако — внимание — колоссальный государственный долг Франции просто прекратил своё существование! Владельцы долгов Франции благополучно обменяли их на акции частной компании, и могли предъявлять претензии только к компании, но ни в коем случае не к Франции. Предъявляли, а толку?

Вот так, всего за пять лет, был аннулирован колоссальный государственный долг, причём в основном за это расплатились подданные французской-же короны.

Думал было, тему расплаты с долгами закрыть — но материал сам в руки идёт, и на монитор ложится. Так что, о Старом Свете я уже писал, а что же было с госдолгами в Новом Свете?

В 1775 году несколько британских колоний в Северной Америке решили, что им будет лучше, если они станут независимыми. Решили — и провозгласили свою независимость, что, автоматически, привело к войне с Британией. Организовались они в Конфедерацию, то есть в весьма аморфное образование, и руководство этой Конфедерации должно было вести войну.

Что нужно, прежде всего, для войны? Армия, промышленность, моральный дух? Нет, прежде всего нужны деньги. А их-то, как раз, у повстанцев и не было. Континентальный Конгресс, представляющий 13 взбунтовавшихся колоний, налогов не собирал, соответственно, платить войскам и покупато оружие было просто не на что. Не было денег даже для того, чтобы оплачивать деятельность самого Континентального Конгресса!

Для того, чтобы эту проблему решить, в июне 1775 года Континентальный Конгресс, выпустил первые векселя, то есть заёмные бумаги. В течение четырёх лет таковых набралось аж на 241 миллион долларов. Между тем, Континентальный Конгресс занимал деньги не только у собственных граждан, но и за рубежом — на внешнем рынке успели занять сущий пустяк, всего около 11 миллионов долларов.

Долги накапливались и у самих штатов, общая их сумма, по осторожной оценке, была примерно равна долгам Конгресса, то есть ещё около четверти миллиарда.

Кроме того, Лондон вел войну против сепаратистов и финансовыми методами — учитывая никакую защиту ценных бумаг того времени от подделок, векселей англичане напечатали изрядно. Вот типичное рекламное объявление эпохи Войны за независимость (из нью-йоркской Rivington’s Gazette): «Путешественников, отправляющихся в другие колонии, снабжаем любым количеством поддельных долговых билетов Конгресса по оптовой цене бумаги. Качество печати настолько высокое, а имитация такая точная, что нет ни малейшего риска получить отказ в реализации, тем более что нашу продукцию практически невозможно отличить от настоящей. Долговые билеты были успешно и многократно запущены нами в обращение в очень больших объемах. Заинтересовавшиеся могут спросить Q.E.D. в „Кофе-хаусе“ с 11 до 16 ежедневно в течение всего месяца».

То есть, будущие Соединённые Штаты Америки спустя несколько лет после фактического приобретения независимости уже были отягощены долгами на сумму примерно в 500 миллионов долларов (впрочем, может быть, и больше — кто, например, может сосчитать суммарную стоимость фальшивок?). Много это или мало? Испанский торговый доллар, о котором шла речь, в этот период содержал 25,5 граммов чистого серебра, то есть всего речь шла грубо о 12 750 тоннах серебра. Или эквиваленте в золоте — 910 тонн. Такого количества драгметаллов у североамериканских инсургентов не было даже приблизительно.

Для начала, Континентальный Конгресс решил переложить эту проблему на плечи штатов — то есть отдельно взятых колоний, распределив долги на 13 разных частей, пропорционально численности населения штата. Любопытно, что рабов при этом засчитывали за 1/5 человека. Но штаты также не спешили расплачиваться — им было куда девать деньги. Население нервничало, бумажки принимать не хотело, несмотря на то, что за отказ от принятия векселей в качестве платежа, отрезали уши или подвергали другим пыткам. При этом за металлический (то есть серебрянный) доллар давали 168 бумажных — оцените уровень инфляции за 4 года.

Тогда, в ноябре 1779 года, Конгресс объявил о девальвации векселей — одним росчерком пера их стоимость снижалась в 38,5 раз. Популярности векселям это, разумеется, не прибавило. Торговля перешла в режим бартера, дело дошло до локальных случаев голода — никто не хотел обменивать реальные товары на цветные фантики.

В конечном счёте, Конгресс таки выкупил свои векселя — по курсу 1 к 1000. Не отставали от Конгресса и штаты — их векселя также обменивались на звонкую монету отнюдь не по номиналу: в Джорджии и Виргинии по курсу 1:1000, в Северной Каролине — 1:800, в Нью-Йорке — 1:128, в Мэриленде — 1:405.

Можно долго считать, сколько потеряло население, ясно одно — государство было спасено. Какой ценой? История США 1780−1790-х годов просто-таки заполнена упоминанием о долгах, только не государственных, а частных, когда в некоторых штатах людей, помещённых в тюрьму из-за невыплаты долгов было вдвое больше, чем всех остальных, в этой тюрьме находящихся.

Что же касается внешнего долга, то его Конгресс «простил». Просто и нагло. Впрочем, учитывая, что займы мятежникам давали Франция, Нидерланды и Испания — для того, чтобы ослабить Великобританию — на возврат долгов они, судя по всему, особо и не рассчитывали.

Впрочем, потом за дело взялся Александр Гамильтон, и ситуация начала меняться. Но это уже совсем другая история…