Но все кончается, и надо было опять чем-то заниматься.
Тут как-то случилось, что заболел помощник бурильщика и меня шеф попросил постоять вахты за него. Вроде как ни чего сложного, я ради разнообразия и согласился. Надо было приподнимать буровые трубы под захват элеватора, потом противоположный конец трубы направлять в резьбу предыдущей. Действительно ничего сложного, но через пару часов спину стало ощутимо ломить. К тому же трубы на солнцепеке были раскаленные и ладони болезненно горели, потом я уже старался их перехватывать тряпкой. Только когда уже стало совсем невыносимо, я сообразил, что сам то булила был в рукавицах, на мой вопрос он ухмыльнулся и кинул мне пару уже совсем рваных. К концу смены ладони все равно горели просто нестерпимо, видно было образовавшиеся волдыри. Кое-как дождавшись смены и дойдя до лагеря попытался охладить руки в воде, но все равно вечером на ладонях был один сплошной кровавый пузырь. Надо было бы конечно ответить этому шутиле, но с одной стороны понимал, что сам лоханулся, с другой, мне и кулаки то сжать невозможно было, какое уж там доказывать. Заработав себе, таким образом больничный, я полностью отдался во власть лени, хотя как оказалось в дальнейшем, копить силы было вовсе не лишним.
От безделья я нашел себе достойную забаву. Стал собирать в округе, кишащей всякой насекомой нечистью, экземпляры разных тварей, достойных по размеру и устраивал в стеклянной банке настоящие гладиаторские бои. Чаще всего это были пары: фаланга — скорпион, реже с тарантулом или шершенем, еще реже удавалось поймать «синежалку». Черно-синего жука сантиметра трех в размере с соответствующим жалом в заднице. Думать даже не хотелось, что бы было, вонзись оно в меня. Огромных фаланг, коричневато-желтых, мохнатых, размером с ладонь, я видел только здесь на юге, челюсти их были настолько мощны, что в секунду перекусывали спичку.
Но чаще всего побеждал скорпион, никогда не ждал когда ему дадут пинка, в драку вступал сразу же, обхватывая передними лапами жертву, нанося серию ударов хвостом с жалом. Но в случае синежалки, такое не прокатывало, так как хитин ее был достойной броней. И если у него хватало мозгов он просовывал крюк своего жала между пластинами брони до мягкого тела, и дальше исход уже был предрешен, правда завершал он свой коварный маневр, уже зачастую без головы
Изучив повадки и возможности каждой твари, по вечерам устраивал настоящее шоу со ставками на деньги, народ был азартный и иногда я на этом, даже зарабатывал.
Снабжение продуктами у нас было не ахти какое, да и готовила наша лахудра отстойно, поэтому при случае старались сами запастись чем можно: консервами, дынями, арбузами. Но тут как-то, про нас совсем забыли, то есть вообще никто ни с чем не приезжал. Сначала кончилась вода, стали отстаивать и кипятить техническую, но и она оставалась на дне бочки в виде коричневого киселя, потом и продукты закончились, даже сухарей больше не было, в кладовке оставался только лук. Наблюдать такой пофигизм со стороны начальства для моего мозга было очень вредным, у меня и так отсутствовали напрочь патриотические прививки. Выход был очевиден, собрать самое необходимое и покинуть это райское местечко.
Но как ни странно, покинули лагерь не все, наотрез отказался уходить старик канавщик. В начале он казался мне полным идиотом, я уже после понял почему он отказался. Пойти на эту авантюру, значило для него потерять и то что он заработал, и возможность будущего своего трудоустройства.
Сначала мы шли всей толпой, потом мы с Михой решили не топать по извилистой пыльной дороге, а срезать напрямую через горы. Как бы то ни было, путь предстоял нелегкий, по моим подсчетам километров тринадцать по пересеченной местности на адской жаре, с неполной фляжкой мутной, воняющей мазутой водой.
Часа через два мы приблизились к состоянию, когда окружающее вполне стало соответствовать атмосфере фильма «Белое солнце пустыни» еще через час уже не хотелось переговариваться, слова прилипали и оставались где-то во рту. Но наверное мы еще не успели достаточно нагрешить на этой земле, потому как неожиданно набрели на полуразрушенную кибитку, к счастью, оказавшейся обитаемой. Немолодой хозяин ее, молча издалека наблюдавший за нами, завел нас за призрачную изгородь двора и выкатил нам два огромных арбуза. Я могу поклясться чем угодно, но больше никогда в жизни я не ел более вкусного арбуза. Еще он принес большую косу с чакой, что-то вроде кислой густой сметаны, очень способствующей от обезвоживания. Насытившись и утолив жажду мы разомлели в тени, пробыв в этом состоянии счастья почти до самого вечера.
У меня изначально был план выйти не сразу к кишлаку, где находилась геологоразведочная база, а напрямую к реке, она была значительно ближе. И уже прямо по реке вплавь, сплавиться к кишлаку, тем самым сократив время топанья по пустыне, а заодно охладить разгоряченное тело. Дойдя до реки, немного передохнули, русло ее в этом месте было широким и неглубоким, вода от примеси глины была светло коричневого цвета. Течение было не настолько быстрым, чтобы представлять угрозу для жизни.
Как бы то ни было, мне пришлось еще долго убеждать и показывать Михе и Ане преимущества сплава по воде, прямо в одежде и обуви без каких либо дополнительных средств. Но скоро до них дошло и они вошли во вкус, при таком течении надо было лишь изредка отталкиваться ногами от дна и наслаждаться безмятежным плаванием. Температура воды была парной, поэтому плыть можно было сколь угодно долго.
Доплыв до кишлака, немного обсохнув, стали решать, куда податься дальше, было два реальных варианта: пойти на базу геологической партии и там ждать начальство из экспедиции. Или же, как предлагал Миха, пойти к его другу, работавшему здесь метеорологом на базе. Нет, был конечно и третий вариант, забить на все, сесть в автобус и свалить домой, но последствия этого акта, было трудно просчитать. Могло еще получиться и так, учитывая тупорылость начальства, что виноватыми во всем могли оказаться и мы сами. Времена были такие, студенты всегда оказывались абсолютно бесправными. Поэтому и решили, валить к Мишкиному дружбану, у него была рация, а Миха в лагере был по совместительству еще и радистом, поэтому мы могли не беспокоиться, что нас потеряют.
Войдя на метеобазу я поразился ее масштабам, собственно на базу то она и не очень то походила, если не считать нескольких антенн и специфического метеорологического скворечника. Большую часть площади занимал довольно ухоженный сад, посередине участка стоял большой деревянный дом. От него уходил вглубь большой виноградник на металлических опорах, служивший одновременно теневым покрывалом части двора. И конечно неизменный атрибут всех азиатских дворов — большой топчан.
Виднелись еще грядки огорода с помидорами и огурцами, была еще и живность по всей видимости, по крайней мере бегали куры. Я просто офигел от изумления, Юрка, так звали Мишкиного друга, жил здесь как халиф, в полном одиночестве, если не считать местного садовника предлагающегося ко всему этому хозяйству.
В доме, в большой комнате был кондиционер, в углу, огромной стопой возвышалась курпача, — своеобразные национальные матрацы. Был еще магнитофон катушечник с колонками, в общем трудно было вообразить, что еще могло потребоваться для полного счастья. Это был уже второй случай в моей жизни когда я завидовал метеорологам черной завистью.
Был у меня еще знакомый, работающий на метеостанции, располагавшейся на горном курорте Хаджи-Обигарм, выше которого на 800 метров, располагалась горнолыжная трасса, построенная любителями горнолыжниками. Туда я ездил кататься на лыжах и останавливался всегда у своего знакомого на станции, иногда с ночевкой. Иногда после напряженного дня, лежа в радоновой ванне курорта, он мог такое устроить, я с грустью сожалел, что не пошел учиться в соответствующий вуз.
В общем, нет смысла описывать, как весело мы проводили время на Юркиной фазенде, тем более через пару дней к нему нагрянула толпа друзей из города, затаренная под завязку винищем и жратвой, мы гудели там почти целую неделю, с ужасом ожидая, когда за нами приедут.
И это случилось! Ночью нас погрузили тепленьких и утром уже были в своем концлагере. Но мне оставалось потерпеть всего лишь неделю, после чего я был снова на свободе.
И вспоминая иногда все это, происходившее со мной, как кошмарный сон, я понимаю, что он был не лишен определенного драйва.