Calling
Зарождается этот бред от смутного беспокойства,
Что стучится в его мозги — сначала довольно робко,
И течение мыслей обретает странные свойства
От того, что радио врёт, что где-то на МКАДе пробка.
Потому что он в курсе — там, где пробка, там — плохо дело,
Там обломки, и вой сирен, мигалки, патруль, носилки,
Там, должно быть, на мостовой лежит бездыханным тело,
Над которым склонился врач и чешет вотще в затылке.
Разумеется, не её — чего бы ей вдруг на МКАДе,
Но уже механизм запущен — всякое в строку лыко:
Террористы и маниаки, просто люд — гад на гаде,
Людоеды и душегубы — всех излови поди-ка!
Что ни оттепель, то капель — на крышах такие льдины…
Или молния вдруг шарахнет — грозы в начале мая…
Потому-то в башке мигрень, залысины и седины
Оттого-то его колбасит, плющит, трясёт, ломает.
И ведь даже метеорит Тунгусский вполне возможен!
Он уже допускает, что космические пришельцы
Похищают её сейчас, и даже, помилуй Боже,
Скажем, лично товарищ Путин. Хуже — товарищ Ельцин.
И рассудок — прости-прощай! И даже его остатки.
Он, успев навоображать и бойню, и мясорубку,
Выпадает в осадок весь и скушно лежит в осадке,
Потому что она молчит. Она не снимает трубку.
А она, не снимая трубки, тает в чужих объятьях,
Поражаясь, зачем звонить так долго, когда не нужно,
И ведь именно в тот момент… Придётся прервать занятья…
А он жив из последних сил, ничтожно и так натужно,
А когда устаёт дышать под этим безумным прессом,
А когда на исходе часа слышит сухое «здрасте…»,
Вдруг с души упадает камень. Страшный. Три тонны весом.
И его отпускает… Губы шепчут:
— Боже! Какое счастье…