___________ О, погреб памяти.
___________________Хлебников.
Но сущий вздор, что я живу грустя
И что меня воспоминанье точит.
Не часто я у памяти в гостях,
Да и она всегда меня морочит.
Когда спускаюсь с фонарем в подвал,
Мне кажется — опять глухой обвал
За мной по узкой лестнице грохочет.
Чадит фонарь, вернуться не могу,
А знаю, что иду туда к врагу.
И я прошу как милости… Но там
Темно и тихо. Мой окончен праздник!
Уж тридцать лет, как проводили дам,
От старости скончался тот проказник…
Я опоздала. Экая беда!
Нельзя мне показаться никуда.
Но я касаюсь живописи стен
И у камина греюсь. Что за чудо!
Сквозь эту плесень, этот чад и тлен
Сверкнули два живые изумруда.
И кот мяукнул. Ну, идем домой!
Но где мой дом и где рассудок мой?
_______________________________
Аналитика Полины Подберёзкиной
6. «Но где мой дом и где рассудок мой?»
Стихотворение «Подвал памяти» (январь 1940) отчетливо делится на три пласта — прошедшее (события тридцатилетней давности), настоящее (сам процесс вспоминания) и вневременную оценку происходящего как помрачения рассудка (память «всегда меня морочит … и где рассудок мой», т. е. полное опровержение формулы «в здравом уме и трезвой памяти»). Внимание исследователей, как правило, приковано к первым двум: объяснению реалий прошлого и уточнению рамок настоящего — датировки текста. Однако именно последний стих, отделенный от предыдущих, обеспечивает эмоциональный и эстетический эффект: «Как я могла забыть, хотя бы на минуту, эту строку, — это угрожающее длинное с в слове „рассудок“ — и четыре трезвые д — эту страшную строку, венчающую весь монолог каким-то приступом безумия?»
Думается, ахматовское воспоминание о 1910-х гг. вышито по пушкинской канве — монологу безумной Марии в «Полтаве», особенно в черновой редакции поэмы:

«Ей-богу, — говорит она, —
Старуха лжет; седой проказник
Там в башне спрятался. Пойдем,
Не будем горевать о нем.
Пойдем, какой сегодня праздник,
Народ бежит, народ поет,
Пойду за ними; я на воле,
Меня никто не стережет.
Алтарь готов; в веселом поле
Не кровь… о, нет! вино течет.

Рифму «праздник — проказник» Пушкин использовал также в первой главе «Евгения Онегина» («Там будет бал, там детский праздник. / Куда ж поскачет мой проказник?») и ранней редакции «Домика в Коломне» («Но полно, будет ли такой мне праздник? / Нас мало. Не укроется проказник») [20]. «Тяжелый колокол Мазепы» гудел еще в раннем стихотворении Ахматовой [21], о поисках могилы опального гетмана она напомнит в заметке «Пушкин и Невское взморье» в 1963 г., но в «Подвале памяти», думается, дело не в сюжете «Полтавы». В год спуска «под темные своды», раскручивания времени вспять, возвращения к истокам Пушкин становится не только незыблемым авторитетом или беспристрастным судьей, но — проводником, дантовым Вергилием. Спустя пять лет, уже по другому поводу, тема безумия вновь получит пушкинские обертоны: ср. стихотворение «Без даты» («А человек, который для меня…») с пушкинским отрывком «Он между нами жил…» (над статьей «Пушкин и Мицкевич» Ахматова работала еще до войны