Барби не в настроении — приболела слегка,
Но не попросит Кена зайти с работы в аптеку.
Она, конечно, давно бы ушла от этого м@дака,
Но держат ее их совместные дети и ипотека…
[А еще, разумеется, страх одиночества
И пресловутая мораль общества.]
Дело в том, что Кен приходит домой под утро,
Не говоря ей ни слова, ест и засыпает в гостиной,
В его бардачке «Виагра» и кем-то забытая пудра.
Он когда-то был любящим мужем, а стал скотиной.
[Барби знает сама, игнорируя слухи,
Что у него на уме выпивка и шлюхи.]
Барби мечтала стать первой поэтессой — куклой,
Но кто-то назвал ее стихи пародией на Ахматову,
(Сам, являясь при этом, копией чьей-то жухлой.)
И теперь она читает их своему псу лохматому,
[Ведь, других слушателей у нее нет,
А пес чешет за ухом и метит паркет.]
Барби идет к врачу, в глазах ее паника и испуг,
Что с ней не так? Ведь она ни в чем не виновата…
Тот говорит: «Милочка, у вас в груди — сердца стук,
А у всех нормальных кукол там поролон и вата».
[И когда врач набил Барби ватой плотно,
Внутри у нее стало мягко и беззаботно.]
…
Она теперь не хандрит, практикует пилатес и йогу,
Вращается в обществе набитых силиконовых кукол.
«Что с тобой?» — не узнает Кен свою недотрогу,
При виде ее откровенных нарядов, впадая в ступор.
[А она улыбается: «Все хорошо, мой дурачок!»,
…И крепко держит сердечко, зажатое в кулачок.]