Мелкая, запаршивевшая блохастая шавка… Весь её век — это ограниченное длиной цепи пространство в пару метров, дощатая будка, да редкие прохожие. В её жизни есть радость, два раза в день приходит обожаемый хозяин, плюхает в миску порцию объедков и, если трезв, подливает воды в старую, облупившуюся эмалированную кастрюлю, что заменяет ей поилку. Знойными летними днями это особенно важно. Смысл её существования — прохожие, редкие гости дома или, скажем наглый кот, точно знающий длину цепи и поэтому развязно вылизывающийся буквально в паре метров. Вот тогда шавка в своей стихии… Она, хрипя, повисает на ошейнике, на конце цепи, яростно хрипя, захлёбываясь лаем, пуская пену и пытается добраться до нарушителя границ её загаженного мирка вокруг будки. И… ничего… Кот продолжает ехидно умываться. Прохожие не обращают внимания на яростный брёх. А редкие гости — это самое поганое, за стандартную для шавки реакцию, она получает только пинок под рёбра от хозяина. Её щенки разделили её участь, или закончили свои дни в помойном ведре. Окрестные кобели, сорвавшись с привязи, отнюдь не спешат заглянуть во двор её хозяина, невзирая на призывное повизгивание. Её дом — щелястая будка с подгнившим полом. Её мир — это ограниченное длинной цепи пространство двора. Я не пытался сейчас рассказать вам, уважаемые читатели, о нелёгкой доле собаки на привязи. Отнюдь.