— Ну, внучек, мы только на рынок и обратно. Продадим, что есть, купим что надо, и к вечеру обратно, — ворковала баба Галя, укладывая в багажник дедового «Запорожца» - вот хотите верьте, хотите нет, но бегает еще, хотя лет ему чуток меньше чем самому деду Макару — продукты их сельской жизнедеятельности: яйца, масло, огурчики, помидорчики ну и так далее.
А дед Макар тем временем доливал бензин из канистры в бензобак, протирал засранное курами лобовое стекло и согласно кивал кудлатой пегой головой, в такт наставлениям бабы Гали, которыми она пичкала сидящего на крылечке и позевывающего внука Николая, студента-второкурсника какого-то там областного института.
Он приехал в Гороховку пару дней назад по настоянию своих родителей — самим-то им все некогда, — дабы навестить предков да помочь в случае необходимости по хозяйству.
— А ты, Коленька, чтобы здесь умницей был, — все долдонила баба Галя, поплотнее уставляя багажник корзинами да ведрами с экологически чистыми сельхозпродуктами. — Как позавтракаешь, скотине корма задай. Корову седни и прочую рогатую скотину на пастбище не выгнали, не успели, дед вон провозился со своим «запором», а я помидоры свежие сымала да огурцов пока набрала. Сенца им задай, ладно? И курям с гусями пшена задай…
— Ладно, — неохотно пробурчал Николай. Минувшие два дня пребывания в деревне он себя ничем особенно не утруждал, предпочитая висеть в гамаке между двумя яблоньками с наушниками от плеера на голове и слушать музыку в полудреме. Не обращая при этом никакого внимания на то, как суетятся по хозяйству его дед с бабой. Ну, а сегодня, видимо, придется немного поработать, раз предки просят.
Помахав вслед с дребезжанием отъезжающему «Запорожцу», Николай закрыл ворота и вернулся в дом. Он с удовольствием выпил кружку холодного молока с краюхой испеченного вчера бабой Галей хлеба, и решительно вышел на крыльцо. Но перед работой решил перекурить.
Похлопал по карманам — сигареты остались в доме. И тут Николай вспомнил, что дед Макар вчера, неодобрительно принюхиваясь к дымку его «Петра Первого», как бы между делом рассказал, что сам-то он отказался от заводского курева и уже который год смолит только домашний самосад, который сам же выращивает на своем огороде.
— И дешевше выходит, и это, как его, икологично чистый продукт! — хвастал дед Макар, все же раскуривая внукову сигарету. — Вот- вот созреет мой табачок, и я тебе дам попробовать. А щас нет у меня самосада, перед самым твоим приездом кончились все прошлогодние запасы.
Николаю захотелось непременно сейчас покурить дедова самосада. Он имел довольно смутное представление, как его курят: видел как-то в кино, как солдаты в окопах сворачивают из газеты самокрутки и вовсю дудонят их, набираясь воинского духа и отваги, а заодно и скрываясь от врагов в дымовой завесе.
Николай нашел в сенцах не шибко смятую половинку экземпляра районной газеты «Всегда вперед!» и пошел с ней на огород. Здесь, где-то за зелеными огуречными грядами и помидорными зарослями с застенчиво желтеющими помидорами (они дозревали обычно в доме под кроватью), должен был расти дедушкин табак.
Николай с сомнением посмотрел на какие-то вальяжные кусты с крупными зелеными и блестящими листьями — не похоже, что это был дозревающий табак. Скорее всего, какая-нибудь брюква-свекла. А вот сразу за ними, почти у самого забора, и даже за ним, к небу рвались густо росшие и достаточно высокие и уже побуревшие растения.
— Цвет вроде табачный, — пробормотал Николай, оценивающе рассматривая эту ни на что не похожую аграрную культуру. А сорвав и потерев между пальцев стрельчатые остроконечные листья вместе с ворсистыми веточками, покрытые буроватой пыльцой, и понюхав полученное крошево, удовлетворенно кивнул: «Самосад, не иначе!»
Николай тут же нарвал листьев и замахрившихся мелких цветков-шишечек этого растения, опознанного им как табак, неумело свернул из обрывка газеты толстенную самокрутку, чиркнул зажигалкой и энергично заработал губами, раскуривая чудовищных размеров цигарку. Заструился пахучий и даже как бы сладковатый дымок.
«Вот он, экологично чистый табак, не пропитанный на фабрике никаким говном, — довольно подумал Николай, затягиваясь шипящей и потрескивающей цигаркой — Нет, дед Макар не дурак, что перешел на самосад. Надо будет попросить у него пару килограммчиков с собой взять, пацанов угостить».
После нескольких затяжек Николай почувствовал, как у него быстро повышается настроение, растет тонус. Захотелось петь, веселиться, вообще сделать что-нибудь хорошее. Он вспомнил, что ему наказали предки перед отъездом, загасил цигарку и, спрятав окурок в кармашек рубашки, направился к сеновалу. Здесь он нашел вилы и стал неумело выковыривать из слежавшегося стожка сено для коров.
Они, рогатая мама с безрогой еще дочкой, были совсем рядом, в огороженном жердями деннике, и все это время смотрели на Николая волоокими и голодными глазами и нетерпеливо вертели хвостами. А когда он взялся, наконец, за вилы, разом замычали, и Николаю показалось, что он что-то различает в этом дружном мыке. И точно, коровы отчетливо и протяжно выговаривали:
— Му-мудро, му-ужик, му-у-удро!
Надо полагать, это они так поощряли его старания задать им корма.
Николай помотал головой, отмахиваясь от этого наваждения, пробурчав себе под нос: «Да, крепковат дедов самосад-то!».
Неожиданно из разворошенного стожка сена выкатилось что-то округлое и тускло блестящее и больно ударило по ноге. Николай охнул, нагнулся и поднял тяжело булькнувшую алюминиевую фляжку. Отвинтил колпачок, понюхал: самогон! Видать, дедова нычка. Ну, дед Макар, спасибо, уважил внука! Будет он сегодня и сыт, и пьян, и с носом, как говорится, в табаке!
Николай тут же забыл про голодную животину и, весело насвистывая, полез в погреб за соленым огурцом.
— М-мудак! — разочарованно простонали ему в спину коровы.
— Да погодите вы! — раздраженно мотнул головой Николай. - Я щас…
— Нате, жрите! — выпив самогонки и закусив хрустким огурцом, бросил он, наконец, коровам в ясли клок сена. — Да, и вот вам ведро. Как позавтракаете, чтобы, засранки, сами подоились! А я пока пойду вздремну. Что-то мне нехорошо…
Подобрав фляжку, он направился было в дом. И тут…
- Ку-ка-ре-ку! — захлопал крыльями на заборе петух. И тут же истошно завопил:
- Ко-коля! Ко-корму ку-курам дай! А то-то без яиц останешьси-и-и!
Николай поспешно присел на ступеньку крыльца, озадаченно потер лоб. Что за фигня? Что за голоса ему стали слышаться вокруг? Ну не могла же у него съехать крыша от дедова самосада и пары глотков дедова же самогона?
Николай снова отвинтил колпачок фляжки, понюхал — самогон как самогон, пивали и хуже, сокурсники деревенские как-то привозили такое дерьмо, и ничего, на раз все выдули.
Пока Николай пребывал в тягостных размышлениях, его, недовольно гогоча, кхвоча и курлыча, обступили домашние птицы. Некоторые норовили клюнуть туда, на что намекал петух, издавали звуки, в которых Николай уже без удивления улавливал знакомые слова, некоторые совсем нелицеприятные для него. Ну там типа «Га-га-гандон! Ко-ко-козел!» и пр.
— Чего это вы все вдруг разболтались? — недружелюбно пробурчал Николай и отхлебнул из фляжки приличный глоток самогонки.
— Га-га…Галина велела проследить, ш-ш-штобы без нее дома порядок был, — одновременно и прогоготал и прошипел здоровенный гусак, вытянув шею и угрожающе помахивая увесистым багровым клювом. - Га-гадостей ш-штобы никаких. А то защ-щ-щыпаем!
— Ко-корму нам задай! — вновь заблажил петух.
— Ишь ты! — удивился Николай. — А говорить вас кто научил, а? Тоже баба Галя?
— Бе-бе…Без комментариев! — вдруг проблеяла до этого молча и внимательно прислушивающаяся к их диалогу клочковато остриженная овца с грустными глазами.
— А тебя, овца, никто и не спрашивает! — огрызнулся Николай, которого весь этот треп с животным миром уже начал доставать.
— Ме-ме… Меня спроси! — затряс бородой вынырнувший откуда-то, как черт из табакерки, желтоглазый козел.
— Тебя? К-козла вонючего? Да пошел ты!
— Ме-мелочь пузатая! — взвыл мелкорогатый скот.- За козла отве-е-етишь!
И пригнув башку, с разгона боднул Николая кривыми, как турецкие ятаганы, рогами в грудь. Николай опрокинулся на спину, но тут же вскочил.
— Вот скоты! — сказал он растерянно. — Ну, раз вы так, то я пошел. Оставайтесь сами в вашем этом дурдоме!
Но проход к калитке ему тут же перегородили.
— Куд-куда? — осведомились куры.
— А хотя бы по бабам! - нагло соврал Николай (бабой он здесь по лености своей еще так и не обзавелся. Хотя из-за забора на него периодически и задорно поглядывала моложавая соседка с косой-короной «а-ля Юля Тимошенко).
— Ко-ко… Кобель! Ни куд-куда ты не пойдешь!
Вперед выступил петух и воинственно заскреб землю острыми шпорами.
Николай огляделся по сторонам и поднял с земли палку.
— Да я вас!
Но кто-то тут же вырвал палку у него из рук.
— Гав-гав…гаврик! — пролаял все это время молчавший пес Тузик и с хрустом перекусил палку. — А ну, на место!
За ним, нагнув рогатую башку с налитыми кровью глазами, уже рыл землю копытом козел, готовясь к новому наскоку.
— Да ну вас! - трусливо пробормотал Николай. — Ладно, никуда я со двора не пойду. Я лучше в свой гамачок, лады?
— Ко-ко-корму ж нам дай, ско-ко-котина! — взлетев на забор, снова захлопал крыльями голодный и оттого очень злой петух.
— А, да подавитесь вы!
Николай выволок из чулана мешок какой-то крупы и все это высыпал прямо на землю. И только после этого плюхнулся в свой гамак и почти тут же счастливо захрапел.
…- Божечко ты мой! — всплеснула руками баба Галя, когда они с дедом, отчаявшись достучаться до спящего внука, сами открыли ворота изнутри и загнали облегченный «запорожец». Надо полагать, удачно расторговались-то.
— Кыш, кыш! А ну пошли вон, вам говорят! — погнала она хворостиной сгрудившихся над остатками щедрого высыпанного внуком на землю корма обожравшихся пернатых. — Ты только посмотри, дед! Это ж он усю нашу гречку скормил курям да гусям! Накрылась, дед, твоя любимая каша.
Она нагнулась над храпящим внуком, повела носом.
— Да от него разит как от самогонного аппарата! Где же он нашел выпивку-то, стюдент недоученный?
Дед Макар вовремя разглядел под гамаком и втихомолку закатил ногой подальше в траву свою опустошенную фляжку.
— Да хто ж его знает? — хмыкнул он. — Может, кто в гости к нам заходил, угостил… Ну, пусть его спит! Умаялся, поди, внучек, пока всю скотину-то накормил!
Дед нагнулся и сердито потрепал Николая по щеке. И тоже повел носом, к чему-то принюхиваясь. Потом залез в нагрудный кармашек рубашки внука и выудил оттуда недокоренную цигарку. Распотрошил окурок на ладони, снова принюхался.
— Ат чертяка! — покачал дед головой. — Не, больше ты у меня не покуришь! Знаю я, что это за радость такая!
И в тот же вечер вырубил всю растущую у него частично на огороде, а частично за самим огородом дико растущую коноплю. Хотя прекрасно знал: на будущий год эта неистребимая зараза вновь зацветет на этом же самом месте буйным цветом…