Как-то раз осенью, в сентябре, на моей родине в деревне, в глухой северной глубинке, Архангельской области, пошли мы с сыном на охоту, ранним утром, до восхода сонца. Утреннюю тишину, периодически, нарушал лай соседских собак, да стрекотание сорок, недовольных нашим неожиданным появлением. Путь до леса лежал, сначала, через заброшенные, бывшие колхозные поля, покрытые, как саваном, густым утренним туманом, из которого хаотично торчали верхушки кустов и различных деревьев: осин, березок, елок сосен, да уходящая в даль, в соседнюю деревню. вереница покосившихся столбов электроснабжения. Пройдя полпути, вдруг, нас взади кто-то окликнул. Это оказался деревенский участковый милиционер, направляющийся, по пути, на железнодорожную станцию, для поездки на утренней пригородке в город по работе. С разговорами об удаче на охоте и былых трофеях, не заметили как вошли в лес. Пройдя километра два, по лесу, спугнули лишь двух рябчиков, которые, улетев, не откликались на манок. Подошли к развилке дороги, из которых левая, заросшая, шла через старый разрушенный мост через речку, а правая, наезженная, через новый мост и через километр, за речкой дороги вновь сходились вместе. Мы с сыном пошли по левой отворотке, так как крутые спуски к речке у старого моста, размывались дождями и оголялись множеством различных камушков, поэтому были любимым местом сбора глухаринной и косачинной братии. Участковый, попрощавшись с нами и пожелав удачи отправился по правой отворотке. Потихонечку не шумя мы дошли до речки, не встетив дичи. Перешли вброд реку и на другой стороне увидели свежие медвежьи следы. Я пояснил сыну, что это следы небольшого медведя, который видимо приходил на водопой и ушел восвоясии. Сын шел внимательно разглядывая следы медведя, а я расматривал верхушки деревьев, стараясь увидеть пернатую дичь. Вдруг сын шепотом спросил меня: Папа — это мишка? Да мишка, мишка сынок, у россомахи другой след… Папа еще тише спросил сын — это мишка!? Да мишка конечно, видишь это следы передних лап, а это задних. Папа зашипел сын, дернув меня за рукав и показывая на обочину, на коричневый холмик, в пятнадцати метрах, который я принял за муравейник — это МИШКА!!!? Остальное вспоминается, как в замедленной сьемке. Я поднимаю взгляд выше, медведь мирно отдыхающий на обочине, толи унюхав, или услышав и увидев нас, поднимается на задние лапы, сын вскрикивает, медведь медленно разворачивается на одной лапе и пускается в лес на утек, я поднмаю ружье и стреляю вдогонку дробью в его сторону, судорожно ищу в патронташе патрон заряженный пулей, не могу найти, не отводя взгляда от направления, куда убежал медведь. Сын вообще забыл, что у него тоже ружье, стоит с раскрытым ртом от удивления и страха. Наконец нахожу нахожу наощупь пулю и вставляю её в ствол…
Через несколько секунд, слышим выстрел со стороны куда убежал медведь и ушел участковый. Бежим вперед до схождения дорог, милиционера нет. Оба заряжаем пули и быстро, но с осторожностью двигаемся по дороге в сторону выстрела на помощь участковому. Видим издалека на краю дороги, черную фигуру, сидящую на верхушке дерева. Подходим ближе, видим что это участковый, который объясняет нам, что услыхав выстрел, подумал что мы стреляем по глухарям, но посмотрев в нашу сторону увидел бегущего на него медведя, достал табельное оружие и сделав выстрел вверх, залез от беды подальше на дерево. Каково же было наше удивление, когда посмотрев в сторону, мы увидели нашего топтыгина, который сидел, метрах в тридцати, на соседней березе, только чуть пониже. Узнав об этом сраж правопорядка, пулей спустился вниз и отбежав на сто метров, начал уговаривать нас, чтоб мы оставили медведя в покое…
Что мы и сделали. Участковый, дробной рысью, помчался на станцию, чтобы успеть на поезд. Мы же, обойдя стороной бедолагу на дереве, вернулись в деревню, хоть без дичи, но полные впечатлений…
Всякое бывает на охоте.