Когда ребенок впервые узнает цену взрослым — когда серьезный малыш впервые догадывается, что взрослые не наделены божественной проницательностью, что далеко не всегда суждения их мудры, мысли верны, а приговоры справедливы, — все в нем переворачивается от ужаса и отчаяния. Боги низвергаются с пьедесталов, и не остается уверенности ни в чем.

Шел вечером домой. Уже подходя к дому, увидел молодую семью. Муж, жена и парнишка лет 5−6. Пацан капризничал, как я понял, и мама, чтобы его утихомирить, показывает на меня и говорит, что если он не станет слушаться, то дядя его заберет. Я хоть и почувствовал себя старым дядей, но пошутить все же решил. Говорю пацану: не бойся, пойдем ко мне, я тебе разрешу в приставку играть сколько хочешь и спать ложиться будешь тоже, когда захочешь. Мама, видимо, совсем была уставшая, шутку не оценила, посмотрела на меня с укоризной. И потом перевела взгляд на мужа, типа «ну хоть ты сделай что-нибудь». На что папашка подумал и сказал: «А можно и я с вами пойду?»
Надеюсь, спал он не на диване в этот вечер.

Мы не можем подняться на высоту детского, непосредственного восприятия окружающей нас действительности, но мы должны помнить, что оттуда на нас смотрит ребёнок и не должны дать ему преждевременно повзрослеть.