НЕТ ПРОРОКА…

Сама история о том, как я разыскал Галину Андреевну Балашову напоминает витиеватые рассказы Ричарда Баха про судьбу и стечение обстоятельств.

Пока Балашова работала в «почтовом ящике» — главном космическом предприятии Советского Союза НПО «Энергия» (сейчас вместо НПО пишут РКК — ракетно-космическая корпорация), ей нигде светиться не разрешали. Только в 1975-м Галине Андреевне удалось вступить в Союз архитекторов («ну надо же с коллегами общаться). И даже выступить там с сообщением о своей работе после по программе «Союз"-"Аполлон».

Но только спустя 25 лет — в 2000-м у нее состоялась первая выставка — акварели интерьеров советских космических кораблей и орбитальных станций. Оказалось — именно по ее проектам оформляли «Союзы», «Салюты», «Мир». Даже компоновка наследника станции «Мир» — российского сегмента МКС — во многом воспроизводит то, что спроектировала тридцать лет назад Галина Андреевна.

Галина Андреевна — единственный советский космический архитектор.

Один из организаторов выставки (фамилию упоминать не хочу и вы поймете, почему) перед выставкой взял на пару месяцев работы Балашовой. Потом выяснилось, что он сделал с них копии. А затем через интернет продавал их, объясняя покупателям, что так помогает автору — обнищавшей старушке. Вот только Балашова о том ни сном, ни духом не слышала.

Об этих акварелях узнали в немецком издательстве, выпускавшем книги и альбомы про архитекторов. Переводчик из этого издательства (опять фамилию называть не буду) приехала в Москву и — надо же — разыскала Галину Андреевну. Живую и здоровую. А когда увидела архив Булашовой, поняла, что напала на золотую жилу. Она попробовала записать на себя права на рисунки — мол, рисовались они во время работы Галины Андреевны в НПО «Энергия», значит права на них у «Энергии». И кто мешает руководству корпорации передать их неожиданной гостье, что бабушка понимает в авторском праве?

Счастье, что к тому времени подросли внуки Галины Андреевны. Они по электронной почте связались с владельцем издательства. Тот удивился: никаких поручений переводчице он не давал.

Через пару месяцев в Москву приехал и сам издатель — писатель и архитектор Филипп Мойзер. А еще через пару лет в Германии начали выходить великолепно изданные книги и альбомов про Галину Балашову и советскую космическую архитектуру. Состоялись две большие выставки — в Бонне и в музее архитектуры во Франкфурте-на-Майне. Про нее стали писать журналы и новостные агентства. Одну из статей в «Дойче велле» («Немецкой волне») перевели на русский…

Так я и узнал о Галине Андреевне.

Даже в нынешней бойкой и продвинутой пресс-службе РКК «Энергия» о Балашовой никто не слышал. Но ребята расстарались и у ветеранов корпорации нашли мне телефон внука Галины Андреевны…

«С ГИЕЙ ИНОГДА СОЗВАНИВАЕМСЯ …»

И вот я в Королеве в обычной хрущевской двушечке. На столе, в шкафах — альбомы. На некоторых надписи «Рисунки бабы Гали» (внуки постарались). Галина Андреевна одна беседовать не решается, ждет когда подъедет дочь Таня. Время от времени Таня хмурится:

— Мам, про это не надо…

— А, ну хорошо, — соглашается Балашова-старшая.

Галина Андреевна дает мне четырнадцать печатных страниц — «Автобиографию».

— Я когда на пенсию вышла, поняла, что со временем память будет слабеть, поэтому все записала в подробностях, на будущее, — объясняет она.

К счастью, сейчас бабе Гале 84 и память ее не подводит. Мы листаем альбомы…

— А вот я и с Гия на лыжах…

— С Гией???

— Да, с Гия Данелия!

—?

— Так я в Архитектурном институте училась с ним в одной группе. И сейчас мы иногда созваниваемся, только нечасто — он болеет.

После института Галина вышла замуж за инженера королевского ОКБ-1 (потом КБ стало «Энергией») Юрия Балашова. Она проектировала Дворец культуры в подмосковном Калининграде (теперь это город Королев), боролась как тогда полагалось с архитектурными излишествами).

— Тогда я и познакомилась с личным художником Сергея Павловича Королева Виктором Петровичем Дюминым, он очень хороший человек! — Галина Андреевна так и делит людей — на хороших, очень хороших и плохих (когда говорит о последних, мрачнеет и Таня просит ее переходить к следующей истории). Дюмин и посоветовал начальнику проектного отдела Константину Феоктистову попросить дипломированного архитектора спроектировать интерьер бытового отсека нового корабля «Союз». Шел 1963 год…

КАРТИНКИ СГОРЕЛИ

— В первых советских кораблях «Восток» и «Восход» человек помещался в спускаемом аппарате и пространства вокруг у него было немного, — объясняет Балашова. — Долго так не полетаешь. А новый корабль проектировался для полетов в течение недели и дольше. Поэтому в «Союзе» был еще бытовой отсек, где космонавты могли отдохнуть, сходить в туалет. Это такая сфера диаметром 2,2 метра.

Конструкторы — люди простые. Они все приборы, рукоятки управления в бытовом отсеке прикрутили к ящикам по левому и правому борту и покрасили, как им казалось для красоты, в яркий красный цвет. Макет показали Королеву. Тот разозлился — получился склад, а не жилой отсек. Нужно сделать так, чтобы в нем комфортно было космонавтам жить и работать.

Тогда и позвали Балашову. Галя за выходные дома нарисовала обстановку — ту, к которой космонавты были привычны и на земле. С одной стороны «сервант» — в таком виде был шкаф с оборудованием. С другой стороны — диван (в него можно было складывать скафандры). Рядом — небольшое кресло (на самом деле ассенизационно-санитарное устройство, то есть туалет).

Королеву эскиз понравился. И его взяли в работу.

Месяца через два Сергей Павлович попросил сделать бытовой отсек посовременнее. И тогда Балашова спроектировала интерьер. Королев подписал эскиз 18 февраля 1964 года.

Больше сорока «Союзов» слетали с интерьерами, разработанными Балашовой.

— Я, чтобы красиво было, на том эскизе, который понравился Сергею Павловичу, нарисовала картинку как в настоящей квартире, — вспоминает Галина Андреевна. — А раз эскиз утвердил Королев, значит все в корабле должно быть так как нарисовано. Каждый раз, когда в цеху обустраивали новый корабль, с меня требовали картинку на стену. Так на орбиту слетали девять моих акварелей — и вид из окна дома, и море в Судаке, куда мы ездили в отпуск, и сад в Лобне, где я жила с родителями… На них космонавты смотрели во время полета. А потом картинки сгорали вместе с бытовым отсеком при возвращении корабля на землю.

После смерти Королева уже не стали заморачиваться с эстетикой в корабле. Картинок для космонавтов у Балашовой больше не просили.

«ЗА ТАКИЕ ДЕНЬГИ И В КОНСЕРВЕ ПОЛЕТЯТ»

Константин Петрович Феоктистов (он даже слетал в космос на первом «Восходе», чтобы проверить как техника ведет себя в полете) старания Балашовой сделать «Союз» уютным, домашним не понимал:

— Да за такие деньги они и в консерве полетят, — отбрил он архитектора, когда зашел разговор о том, чтобы Галина Андреевна перешла на работу в его отдел.
Зато ее позвали в группу, которая проектировала бытовой отсек Лунного орбитального корабля.

… Необходимое отступление. Американцы, перечисляя какие изобретения, придуманные для космоса, вошли в повседневную жизнь, обычно называют липучки на одежде. Мол, их создали для костюмов астронавтов. Так вот, на мой взгляд, все было не так. Впервые «декоративно-отделочные материалы» (так в документации), где одна часть была из жестких пластиковых ворсинок с петелькой, а вторая из тонких крючочков, придумала использовать для космонавтов Балашова и материаловеды из ОКБ! Липучки выпускались в Киеве. Полоски с ворсинками приклеивали на диван в бытовом отсеке, а с крючочками под углом 90 градусов — на штаны космонавтов. Правда, очень быстро от липучек для одежды отказались. Те настолько крепко прихватывались друг к другу, что космонавты, вставая, просто выплывали из штанов. Тогда к дивану прикрепили пояса из липучек. Ими до сих пор пристегиваются космонавты.

Для «Союза», который в 1975 году участвовал с экспериментальном полете «Союз"-"Аполлон» (советский и американский корабли стыковались на орбите), Балашова нарисовала особый интерьер. В бытовом отсеке советские космонавты Алексей Леонов и Валерий Кубасов должны были принимать трех американских астронавтов — Дональда Слейтона, Томаса Стаффорда и Венса Брандта.

Балашова придумала сделать в «серванте» откидной столик, за которым космонавты зафиксировались, устроившись на диване или на откидных сидениях. Можно было устраивать настоящие домашние посиделки. (Потом похожий стол появился в орбитальных станциях).

10 ТЫСЯЧ РУБЛЕЙ ЗА ЭМБЛЕМУ

Балашова придумала и знаменитую эмблему полета «Союз"-"Аполлон» — круг, а в нем на красном фоне слово «Союз» и на синем «Аполлон». Эмблему хорошо помнят курильщики по сигаретам такой марки. Еще были марки, конфеты, открытки, посуда…

Согласовывать эту эмблему в США ездили… Конечно, не Балашова с инженерами, а начальство. Эмблема американцам понравилась. Ее нашили на скафандры космонавтов и астронавтов. Было выпущено около 100 тысяч значков с эмблемой. Галина Андреевна получила от завода, их выпустившего, авторское вознаграждение — 27 рублей.

— Я на эти деньги купила конфеты — «Мишка на севере» и отнесла в агентство авторских прав сотрудникам, которые помогали мне оформлять авторские паспорта, — вспоминает Балашова.

На многих предполетных фотографиях и наши, и американские астронавты в костюмах с балашовскими эмблемами. И вдруг за несколько дней до старта со скафандров Леонова и Кубасова эмблемы спарывают. Как так?

Оказалось, помощник по хозяйственной части программы проявил «бдительность» — предложил начальству, мол негоже, чтобы советские космонавты летели с американскими эмблемами (ну не знал он, что их нарисовала Балашова). И получил распоряжение заменить «американскую» символику на «нашу, русскую». Была срочно разработана новая эмблема, пятигранная. За нее художнику и завхозу заплатили… 10 тысяч рублей (громадные деньги — тогда новенький автомобиль «Жигули» стоил 6−7 тысяч рублей).

— Да это что, — жалуется Галина Андреевна и дочь Таня смотрит на нее укоризненно. — В США считают, что автором моей эмблемы является американский художник Роберт Маккол. Мне же подписывать эскизы эмблемы не разрешали.

«МИР» С ВАМИ

Базовый блок знаменитой советской орбитальной станции «Мир» разрабатывали в начале 80-х годов. Интерьеры — понятное дело — за Балашовой.

Станция сложна тем, что объем гораздо больше, чем в космическом корабле. Вроде бы невесомость — нет ни пола, ни потолка. Но космонавтам сложно ориентироваться в такой ситуации. Поэтому на «Салютах», «Мире» и теперь МКС есть и пол, и потолок. Они выделяются цветами.

— А еще нужно было придумать и разделить рабочую зону и бытовую, — объясняет Галина Андреевна. — Психологически это важно. Вы же тоже не живете на работе, а расслабляетесь дома за столом на кухне или на диване перед телевизором. Вот и у космонавтов должны быть такие пространства. Скомпоновать все правильно, удобно и красиво — это и есть архитектура.
И такие рисунки приходилось делать Галине Балашовой: это эскиз флюгера для дачи одного из руководителей «Энергии»: Карлсон с кружкой пива (уж очень руководитель любил этот напиток).

И тут Балашова делает странную оговорку: «Когда проектировали „Мир“ я уже была сторожем». Я делаю удивленное лицо: сторожем — инженер-архитектор?

— В те годы, если ты уходишь на пенсию, но остаешься работать ИТРом (инженерно-техническим работником), то пенсию не платили. А если ты на рабочей должности — то тебе и зарплату платили, и пенсию, — объясняет Галина Андреевна. — А у нас уже внуки маленькие росли, деньги были нужны. Станции — «Салют-6», «Салют-7» и «Мир» проектировали одиннадцать лет. Поэтому, когда пришла пора уходить на пенсию, я оформилась сторожем. Я три с половиной года по ночам сторожила здание, где проектировали станции. А днем доделывала работу по компоновке «Мира»…

— То есть, выходит, можно написать: «Интерьеры станции „Мир“ проектировала сторож баба Галя»?

Балашова смотрит на меня внимательно:

— Фактически так и было…