Много лет я спорил — в жизни, в сети — с людьми, которые рассказывали мне про мою страну какие-то странные вещи. Я пытался что-то доказывать, обосновывать, приводить цифры, свои воспоминания, воспоминания и впечатления друзей и знакомых, но они стояли на своём. Было так — а не иначе. «В 1981 на центральном рынке города Новосибирска на единственном мясном прилавке рубили что-то вроде дохлой лошади» — говорил мне Петр Багмет, известный в фидо, как «пан аптекарь». Помилуйте, пан аптекарь, но я жил в двух кварталах от этого рынка — и он был весьма богат! Я же там был! Так и он «там был»…
И меня вдруг осенило: мы жили в разных странах! Да что там, в «разных странах» — в разных реальностях! И не только пан аптекарь, но немало других. Мне даже стало жалко их — в такой страшной и неприглядной реальности ОНИ жили. Уже в детском саду их били воспитатели, ненавидели и изводили другие дети, их кормили насильно мерзкой липкой кашей.
В моем садике были замечательные жёлтые цыплята, выложенные жёлтым кирпичом по силикатному, воспитатели читали нам замечательные книжки, к нам приходили шефы с кукольными спектаклями. Были огромные кубики, с полметра, из которых можно было строить корабли и замки. Настольные игры, игрушки куклы — все было. А на праздники мы устраивали замечательные утренники, вылезая из кожи, чтобы порадовать родителей. Мы декламировали стихи, танцевали, пели. Даже помню, на ложках играли. А с какой гордостью мы показывали моряцкий танец в родительском НИИ! А какой матросский воротник и бескозырку сшила для меня мама!
А ИХ с самых детских лет их посылали с шести утра стоять в очередях, за молоком. И даже на Новый год в подарках им давали маленькие сморщенные и кислые мандарины. Но я-то помню, что мои мандарины были очень вкусные! И даже дома их кормили какими-то ужасными синими курами и серой лапшой. И сахар был у них мокрый и несладкий. И в школе им было тяжело, над ними издевались тупые учителя. От них в библиотеках прятали книги. А в моей реальности мне приносили новинки, с ещё не просохшими штампами, а учителя у меня, по большей части, были замечательные люди.
А ещё их, почти всех, насильно загоняли. Сначала в октябрята, потом в пионеры. И всю дальнейшую жизнь загоняли. Куда только не загоняли. Да, их реальность можно было только стойко переносить. А я летом один сезон проводил в пионерском лагере, другой — с бабушкой в городке отдыха «Радуга» и, минимум, раз в два года мы ездили всей семьёй в Крым, в Анапу. Море, ракушки, крабы, арбуз, закопанный глубоко в мокрый песок — это Анапа. Это здорово! Им — путёвок не давали, их лагеря больше напоминали концентрационные, чем пионерские, а баз отдыха, тем более, бесплатных, не было.
Да, потом их загоняли в комсомол. В их комсомоле надо было молчать на собраниях и выполнять приказы. И были злые партийные кураторы. Если ты не слушал злого куратора — то могло случиться что-то страшное. Такое страшное, что ОНИ даже сказать не могут. Я же перевернул первое же отчётно-выборное, после чего сам оказался в комитете комсомола. И партийным куратором у нас была Лидия Аркадьевна — милейший человек.
Их с самого детства отрезали от заграницы. Им не давали встречаться с иностранцами, а если вдруг такое случалось — то забирали все, что иностранец давал бедному ребёнку. Ужас, правда? А в моей замечательной стране — были клубы интернациональной дружбы. Мы общались с американцами, англичанами, немцами. И с западными — тоже. Переписывались даже. Чехи и словаки, вообще, были, как родные. Французов, правда, не помню. А когда к транзитного самолёта сняли пожилого шотландца с сердечным приступом — его не спрятали от народа в спец. лечебнице, как это произошло бы в ИХ мире, а положили в ветеранскую палату к деду. И сестра бегала к ним переводить. И потом даже бандероль с какими-то сувенирами пришла. И её никто не отобрал. Ведь это была не их — НАША страна.
А ещё мне жалко их родителей. Они были такие хорошие — но их всегда затирали злые начальники. Денег всегда не хватало, и они искали какие-то шабашки, а злые начальники им запрещали эти шабашки искать. И работали с ними всегда плохие люди, которые все время завидовали. И их родителей тоже загоняли — в партию. Один из НИХ почему-то очень гордился, что комбайны, которые изобретал его папа, плохо работали, хотя папа был очень талантливый.
И моя мама была талантливая, но её «изделия» почему-то работали. И я гордился этим. Наверное, потому что это было в другой стране. А начальник у неё был жук, но почему-то это было, скорее, похвалой. Он был чернявый и очень хитрый — я хорошо его помню. А ещё мама была изобретателем. И статьи писала. И её за это не наказывали, наоборот — платили деньги. И почему-то в партию её никто не загонял.
А ещё ИМ врали. Все. Газеты, радио, телевизор, учителя. Даже родители. Одна девочка спросила папу, почему он слушает Аркадия Северного, ведь это враг? А папа ответил: потому что врага надо знать в лицо. А сам просто его любил, этого Северного. Ещё этот папа рассказывал, что заставляли его прислушиваться во время олимпиады к разговорам с иностранцами — и докладывать, куда надо, а при возможности разговоры сводить к правильным. Но ведь ему уже не было веры, правда?
Став старше, я заметил, что реальности разошлись не в момент моего рождения. В «их» стране — кабанчика приходилось резать ночью, чтоб не забрал комиссар… А в моей в это время уже и комиссаров-то не было, в начале 70-х. Они жили в какой-то странной «верхней вольте с ракетами» — а мы в великой мировой державе.
Даже Великая Отечественная война у нас оказалась разной. В их реальности врага «завалили мясом», воевал некий странный субъект под названием «простой мужик». Коммунисты — отсиживались в тылах. Все. Поголовно. На одного убитого немца приходилось четыре, а то и пять убитых «простых мужиков», но «простой мужик» победил. Вопреки всем: и коммунистам в тылу, и Жукову, который спал и видел, как побольше «простого мужика» извести. И командирам, которые только с ППЖ развлекаться могли и пить трофейный шнапс, добытый «простым мужиком». Танки у нас были плохие. Автоматы плохие. Самолёты плохие. Но только те, которые наши. Союзники поставляли нам хорошие. Вот именно «хорошими» танками «простой мужик» и победил.
В моей реальности — тоже была война. Но в ней воевали все, партийные и беспартийные. Все советские люди — кому позволяло здоровье и возраст, и кто не отсиживался в тылу, как крыса, за чужими спинами, будучи полнокровным лбом, но имея «уважительные» причины. И даже кому не позволял возраст, шли воевать добровольцами. Коммунист дед Иван Данилович, до войны — сельский учитель, погиб при прорыве у местечка «Мясной бор». Коммунист дед Фёдор Михайлович Гаврилов, до войны — директор школы, прошёл всю войну, был ранен, награждён орденами и медалями. Потери на той войне были страшными, но именно потому, что враг не щадил гражданское население. А солдат погибло почти столько же, сколько у врага и его союзников — вместе — на восточном фронте. Потому что наши воевали хорошо и быстро учились. И была техника, которую производила наша, советская промышленность. Отличная боевая техника. Было тяжело, но моя страна победила, потому что воевала за правду.
Мы — жили, строили, думали о будущем, учились. Нас волновали мировые, глобальные проблемы. А они — думали, как свалить эту мерзостную систему. И самое страшное — свалили. И тут реальности на короткое время пересеклись, потому что исчезла и моя страна. Мы — те, кто был в ней счастлив, даже не подозревали, что своё счастье нужно было защищать, держаться за него зубами и ногтями. Вот и не защитили.
А дальше — миры вновь разошлись. У «них» — настало счастье: появились бананы, колбаса, сто сортов колготок и туалетной бумаги и… «свобода». А у нас — началась полоса трагедий: разваливалась наука, производство, вчерашние союзные республики охватил огонь войны, в котором бывшие советские граждане убивали бывших же советских. Старики остались без защиты и гарантий. Дети без будущего… Но это уже совсем другая история.