Данька пришёл домой пораньше и сказал:
— Мама! Я должен с тобой серьёзно поговорить. Мне не нравится, как ты живёшь. Ты приходишь с работы и вместо того, чтобы отдохнуть и чем-нибудь заняться, плюхаешься перед телевизором и смотришь до ночи всякую чушь. И так из вечера в вечер! На что ты тратишь время? Нам надо отключиться от кабельного телевидения, чтобы у тебя не было этого соблазна.
Тут я заныла, заскулила, стала объяснять, что на работе устаю, и телевизор мне нужен, как лекарство, для переключения…
Но сын был неумолим.
— Это у тебя уже вроде наркотика, — сурово сказал он. — Ты же интеллигентный человек! Тебе есть, чем заняться в жизни, вместо того, чтобы тратить её впустую на телевизионную жвачку!

Я сказала:
Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон,
А попросту — маленький Джим,
Смотрел за упрямой,
Рассеянной мамой
Лучше, чем мама за ним.

Мы расхохотались. Данька, в свои шестнадцать лет, был бы невыносимым моралистом и занудой, если бы не отличное чувство юмора.
От телевидения мы отключились в тот же день. После недельной тяжёлой ломки, которая показала, что наркотическая зависимость от ящика действительно была, я вдруг почувствовала, что высвобожденные вечера — протяжённы, разноцветны и предлагают неисчерпаемые возможности для их заполнения.
Реальность сегодняшнего дня, с еженедельными терактами и мелочными сварами в Кнессете, отвратительным словоблудием народных избранников, их бездарностью, слепотой, постыдной драчкой за места и льготы — как-то просилась, чтобы её задёрнули парчёвым занавесом истории.

Царь Давид, воин и поэт, за сорок лет своего правления, из разрозненных еврейских племён, постоянно воевавших друг с другом, мечом и словом создал сильное государство, с единым народом. В народе окрепла вера, во многом благодаря написанным им псалмам — их знали наизусть все израильтяне, от священнослужителя до землепашца.
Сын Давида, царь Соломон, воином не был. Мудростью и дипломатическими талантами он привлёк под власть Израиля многие окрестные народы, расширил границы страны, получил выход к Средиземному морю. Израиль стал перекрёстком, где сходились основные торговые пути, с севера на юг и с запада на восток. Купеческие караваны везли в Иерусалим тончайшее полотно из Египта, пряности из Аравии, кедровые доски из Ливана, драгоценные украшения из Тира. Купцы платили в казну богатую дань, но этого было мало для содержания роскошного дворца, и на население Израиля легло тяжёлое бремя налогов. Многочисленная армия сборщиков податей шныряла по стране, совала нос во все дела израильтян и пополняла царскую казну, вызывая естественную ненависть населения. Так что царствование Соломона, несмотря на его прославленную мудрость, вовсе не казалось его подданным «Золотым Веком».
Главным деянием своей жизни царь Соломон считал построение Храма на горе Мориа. Храм этот, красотой и богатством превосходивший любые постройки того времени, восхищал толпы гостей Иерусалима, и он стал средоточием религиозной жизни Израиля.
Но слово вековечнее камня. Три века спустя вавилонский царь Навуходоносер уничтожил Храм, а написанное Соломоном — тридцать веков тому назад — живо по сей день. За это время поднимались и пропадали царства и империи, исчезло множество больших и малых народов, культуры и религии вытесняли и уничтожали друг друга, изменился климат Земли, была многажды перекроена карта мира, а книги, созданные царём Соломоном, неизменно поражают пронзительным словом, страстным и горьким, потому что плоды опыта одной долгой человеческой жизни почти всегда горьки.

«И сказал я в сердце моём: „и меня постигнет та же участь, как и глупого: к чему же я сделался очень мудрым?“ И сказал я в сердце моём, что и это — суета;»
«потому что мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни всё будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым»
«И возненавидел я жизнь, потому что противны стали мне дела, которые делаются под солнцем; ибо всё — суета и томление духа!»

Я поёжилась, как и всегда, когда читаю «Екклезиаста», и подумала, что мне очень не хочется дожить до такой себя, когда всё живое, прекрасное и яркое покажется пустым, безвкусным и бессмысленным.
Вечер был чудным — дневную жару уже пронзали прохладные токи ночного воздуха иерусалимских гор, и сидеть дома стало невозможным.
Я стала быстро собираться, бормоча:
.Джеймс Джеймс говорил: «Дорогая,
Помни, что ездить одна
В город до самого дальнего края
Ты без меня не должна!»
Но очень упряма была его мама
(Так люди о ней говорят)
Упрямая мама надела упрямо
Свой самый красивый наряд.
«Поеду, поеду, — подумала мама, —
И буду к обеду назад».

Я поехала в любимый грузинский ресторан «Кенгуру». Этот нонсенс с таким несусветным названием для грузинского ресторана имеет свою историю. Когда Дато и его жена Лина ещё только думали, чем заняться в новой для себя израильской жизни, их посетил друг из Австралии. Услышав про их планы, он предложил: «Если откроете ресторан, назовите его «Кенгуру». Дато пообещал и свято сдержал слово. Я люблю этот ресторан не только за его восхитительную кухню и настоящие грузинские вина, но и за особый дух. Много лет занимаясь этим немыслимо тяжёлым, далёким от их профессий делом, Дато и Лина не утратили ни интеллигентности, ни достоинства. У них в «Кенгуру» ты ощущаешь себя не безликим клиентом, а дорогим желанным гостем.
В ресторане было совсем безлюдно. Я поболтала с Линой и села за угловой столик, под фотографией старого Тбилиси. Девочка-официантка принесла сациви, баклажаны с гранатовыми зёрнами и бокал кинздмараули.

Пресытившийся любовью, властью, славой, дипломатическими успехами, всё глубже погружаясь в тёмный колодец внутреннего одиночества среди многочисленных жён, детей, придворных и челяди — царь Соломон стал отпускать постылые вожжи правления страной. Окраины немедленно это почувствовали, и от Израиля стали понемногу откалываться те народы, которые добровольно к нему присоединились в момент высшей мощи. Царь Соломон не попытался удержать их словом или силой — он устал. Самым крупным из отделившихся уделов стало Дамаское царство, которое в дальнейшем причинило много неприятностей Израилю.
Но тем не менее, когда пришёл его срок, Соломон передал сыну Рехаваму процветающее государство. Для него, будущего правителя Израиля, сочинил старый Соломон свои притчи.
В отличие от другого, написанного царём, читать их так же скучно, как и позднего Толстого, впавшего в высокомерное поучительство, которое он полагал высшим смирением духа. Соломон внушает сыну, чтобы тот был богобоязненным, трудолюбивым, сторонился женщин и остерегался плохих друзей. Но человек, уставший и пресытившийся, не может никого ничему научить, особенно жадную до жизни молодость.
Если Рехавам и прочёл нудные отцовские наставления, он тут же их позабыл. Соответственно возрасту и положению царского сына, он проводил счастливую юность в пирах и увеселениях. И когда, после смерти царя Соломона, Рехавам был помазан на царство, он был далёк от понимания того, что каскад развлечений сменился бременем великой ответственности.
Чтобы приветствовать нового царя Израиля, в Иерусалим прибыли гости из Финикии и Египта, Дамаска и Аравии. Но десять колен Израиля, занимающие всю северную часть страны, отказались послать своих представителей на торжественную церемонию. Вместо этого, они пригласили юного царя с его советниками прибыть в город Шхем для важной беседы о будущем Израиля.
Рехавам был возмущён — чтобы он, царь, ехал для переговоров с какими-то вздорными подданными? Но старые советники, служившие ещё Соломону, уговорили его поехать в Шхем, и он отправился туда, как на увеселительную прогулку, захватив с собой компанию юных повес, верных друзей по пирушкам и охоте.
Старейшины северных колен приняли молодого царя со всем почтением и попросили его уменьшить бремя разорительных податей и налогов. Рехавам приказал им ждать ответа, а сам отправился пировать со своими друзьями. Он развлекался три дня подряд, не допуская до своей особы мудрых министров, которые пытались убедить его не оскорблять старейшин пренебрежением, поскольку это приведёт к серьёзным последствиям.
Друзья Рехавама, все из знатных родов, заносчивые и самоуверенные, подстать царю, с каждой выпитой чашей всё больше распаляли в нём желание не подчиниться просьбам старейшин. «Рехавам — царь Израиля! — орали они. Покажи им, покажи им Рехавам, что ты не слабый мальчик, как они думают, а сильный правитель! Раз уступишь, покоя тебе не дадут! Да славится великий Рехавам!»
На четвёртый день Рехавам вышел к старейшинам. Не ответил на их поклоны, а сказал надменно: «Вы думали, что поскольку мой отец скончался, а я молод и неопытен, я выполню ваши требования в ущерб нашей царской казне! Так нет же. Наоборот, за вашу наглость я облагаю все ваши колена двойными податями!
„Да здравствует царь Рехавам!“ — завопили молодые бездельники.
Тогда выступил вперёд старейшина колена Звулона.
„Горе тебе, земля, когда царь твой отрок, и когда князья твои едят рано!“ „Благо тебе, земля, когда царь у тебя из благородного рода, и князья твои едят вовремя, для подкрепления, а не для пресыщения!“ Царь, который не заботится о своих подданных и обращается с ними, как с рабами, — плохой царь. Мы изберём себе другого царя из родов наших».
Так царство Соломона раскололось на два — северное, носившее прежнее название — Израиль, и южное, получившее имя Иудеи. В Иудее, под рукой Рехавама, осталось всего два колена — Иехуды и Вениамина.

Зазвонил мобильник.
— Мама, ты где?
— Я в «Кенгуру», а что?
— Мама! Ты что, радио не слушала?
— Нет, я…
— По Иерусалиму объявлена ситуация повышенной опасности! Где-то тут крутится террорист, который собирается совершить теракт, службы безопасности его ищут. А ты сидишь в ресторане! Ты помнишь, сколько кафе за последнее время взорвали?
— Данька, да тут, кроме меня, и нет никого — не будут же меня одну взрывать!
— Потому что все умные — дома сидят! Ну, что с тобой делать? Быстро поезжай домой. И возьми такси — в автобус не суйся!
— Хорошо, хорошо, не волнуйся! Я уже еду домой. На такси.

…Английский король говорил королеве:
«Ну, кто же из нас виноват,
что многие мамы —
ужасно упрямы —
и ездят одни, без ребят?!»…

Такси, разумеется, не было — их расхватали. Так что я спокойненько дошла до остановки и дождалась автобуса. Молодой внимательный охранник, сопровождающий автобус, прежде чем дать мне войти, вежливо спросил: «Куда ты едешь?» — «Домой, к сыну» — «А как зовут твоего сына?» — «Даниэль». Он улыбнулся и пропустил меня вовнутрь. Я не удивилась. Я знаю, что сотрудников службы безопасности учат задавать простые вопросы, иногда наипустейшие, чтобы по реакции понять, опасен ли данный человек. У водителя было включено радио, и политики от разных партий, с одинаковым апломбом, излагали своё мнение по поводу нашей ситуации, бурно обвиняли друг друга в предательстве интересов Родины, на деле пользуясь любым предлогом, чтобы лишний раз покрасоваться в эфире. Стало скучно и тошно.

Разделившись, Израиль и Иудея немедленно начали воевать друг с другом. Каждое царство строило крепости по своим границам, повышались налоги, необходимые на ведение войны, в военных стычках гибли люди. Обрывались одна за другой торговые связи с другими странами. От всего этого оба царства слабели и неизбежно должны были стать жертвой своих сильных соседей. Но сменяющие друг друга в интригах и переворотах правители Израиля и Иудеи, в ежедневной борьбе за власть, не предвидели будущего.
А мир вокруг не был спокоен. Дамаское царство нападало на Израиль с Севера. Египетский фараон Шешонк сделал молниеносную военную вылазку в Иудею, разгромил крепости, захватил Иерусалим и вывез в Египет неисчислимые богатства Соломонова Храма. А в Месопотамии крепла могучая Ассирийская империя, уже завоевавшая Вавилон и грозившая дряхлеющему Египту. Египет хитрыми дипломатическими посулами уговорил ряд малых стран заключить военный союз против Ассирии, надеясь, что они станут буфером между ним и ассирийцами. Израиль вошёл в этот союз вместе с Финикией, Арамеей, Эдомом и несколькими филистимскими городами-государствами.
После этого Израиль отправил гонцов царю Иудеи Ахазу, с предложением присоединиться к их союзу. Но царь Ахаз, понимая, что ему не выстоять против Ассирии, и, чтобы сохранить Иудею, к этому времени уже признал владычество Ассирии и платил ей дань. Поэтому он категорически отверг предложение Израиля.
И тогда Израиль развернул все союзнические войска против Иудеи. «Силой заставим предателя выступить на нашей стороне!» — так заявил израильский царь Пеках своим войскам и военачальникам союзников.
Но на узком заседании с ближайшими советниками царя говорилось иное: что, воспользовавшись ситуацией, можно будет легко, да ещё и чужими руками, захватить Иудею. «Мы восстановим Соломоново царство в прежних исторических границах, а там посмотрим, рискнёт ли Ассирия напасть на нас — им ещё по пути с Дамаском надо будет справиться, не подавятся ли?» — так говорили на военном совете царь Пеках и его советники.
У иудейских царей всегда было много осведомителей в ближайшем окружении правителей Израиля. В основном это были глубоко верующие евреи, которым были отвратительны языческие святилища в Бейт-Эле и Дане, выстроенные для израильтян взамен иерусалимского Храма. Поэтому царь Ахаз узнал о планах Израиля ещё до того, как союзники двинулись к его пределам. Он созвал своих министров на совет.
«Можем ли мы выстоять против Израиля?» — спросил царь.
Военный советник покачал головой: «Если бы Израиль был один, мы могли бы продержаться достаточно долго. Тем более, что они смогли бы послать против нас только малую часть своего войска — им нужно защищать свою северную границу от Дамаска. Но против армий союзников нам не устоять.»
Остальные советники подавленно молчали.
«Они захватят Иерусалим, а в Храме поставят золотого тельца, как в Бейт-Эле! — простонал первосвященник, присутствующий на совете. — И наша вера исчезнет, а вместе с ней исчезнем и мы как народ!»
«Так значит, выхода нет?» — сдвинул брови царь Ахаз.
Поднялся старый министр, опытный в дипломатических хитросплетениях.
«Есть, великий царь! Мы не просто платим дань Ассирии, мы — формально конечно — входим в состав ассирийской империи. Таким образом, угрожая нам, Израиль покушается на собственность Ассирии. А насколько я знаю нрав царя Салмансара V, он такого не потерпит. Надо послать гонцов в Ниневию, с просьбой о помощи. И когда ассирийские полчища войдут в Израиль, мерзавцу Пекаху будет уже не до Иудеи».
«Но призывать язычников-ассирийцев на наших братьев по крови и по вере, на Израиль…» — засомневался царь Ахаз.
«Это единственная возможность спасти Иудею от гибели, а Храм от поругания! — заговорили советники. — Царь Пеках своей подлостью не оставил нам выбора. Пусть же расхлёбывает теперь кашу, которую заварил. Око за око, мера за меру!»
Салмансар V был уже не молод. Но седина не сделала его миролюбивым, как и в юности, больше всего на свете он любил военные сражения. Увлекательнее торговых и строительных царских забот, слаще пиров и гаремных радостей была для него яростная схватка, когда грохот мечей, рёв победителей и вопли побежденных сливаются в единую, дивную для слуха музыку.
Слушая переводчика, который зачитывал письмо царя Ахаза, Салмансар щурил подрисованные глаза под длинными бровями, поглаживал завитую в мелкие кольца густую бороду. Давно он собирался расчистить себе путь к Египту, а тут появился такой замечательный предлог — защита вассальной страны.
Великолепно организованная, оснащенная самым мощным по тем временам оружием ассирийская армия прошла, как нож сквозь дыню, через Дамаское царство и обрушилась на Израиль. Войско союзников было разгромлено, северные провинции Израиля отошли к Ассирии, Израиль застонал под наложенной на него тяжёлой данью.
Но во дворце продолжалась прежняя жизнь — заговоры, интриги, борьба за власть, как-будто страна не была разорена, а народ не нуждался в помощи и защите. Царя Пекаха сверг и убил некто Хошеа, который, поддавшись предложению Египта о взаимопомощи, отказался платить дань Ассирии. Ответ последовал незамедлительно.
Ассирийское войско вновь вторглось в пределы Израиля. Египет с удовольствием не послал союзнику обещанную помощь, и Израиль оказался один на один против ассирийского гиганта. Дольше всех — три года — продержалась столица страны Самария, окруженная мощными стенами. Но и она не могла бесконечно сопротивляться ассирийским осадным машинам. Могучие тараны не только проламывали стены, но ещё везли на себе метких ассирийских лучников и отряд щитоносцев, прикрывавших их широкими щитами от стрел и смолы, которую израильтяне лили со стен. Измученные защитники города смотрели в ужасе, как эти почти неуязвимые чудовища крошат камни, а в проломы врывается ассирийская конница. Израиль был разгромлен.
Правители Ассирии знали, как оградить себя от мятежей в завоёванных государствах. Они уводили всё население страны целиком и расселяли его среди других покорённых народов. А на их место пригоняли жителей дальних стран.
Та же участь ждала и израильтян. Рассеянные среди чужих народов, они смешивались с ними, постепенно теряя связь друг с другом, язык, религию, память о себе и своей истории.
Десять колен Израиля перестали существовать.
…Нет, занавес истории совсем не парчёвый. Уроков истории никто не учит, и всё повторяется множество раз, одно и то же, одно и то же.

«Род проходит, и род приходит, а земля пребывает во веки»
«Восходит солнце, и заходит солнце, и спешит к месту своему, где оно восходит».
«Идёт ветер к югу, и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своём, и возвращается ветер на круги свои».
«Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем».
«Бывает нечто, о чём говорят: „смотри, вот это новое“; но это было уже в веках, бывших прежде нас».
«Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после».

Сын встретил меня мрачным взглядом, ушёл в свою комнату и закрыл дверь. Я к нему постучалась.
— Данюш, — подхалимским голосом начала я, — тут у меня сложилось пару мыслей (видишь, как полезно отсутствие телевизора!) — не хочешь пробежать глазами?
— Мама, — устало сказал Данька, — ты совсем забыла, что завтра утром у меня государственный экзамен по математике, а вечером концерт в музыкальной школе.
Мне стало очень стыдно.

…Джеймс Джеймс Моррисон Моррисон,
А попросту — маленький Джим,
Смотрел за упрямой,
Рассеянной мамой
Лучше, чем мама за ним…

Иерусалим, 2005