Часть 1
Или Баллада о волчьей любви

Я знаю, отчего так на Луну
В ночной тиши протяжно воют волки:
Они любимым посвящают песнь свою,
Вселяя страх в людей, рождая кривотолки.
Я столько раз вой принимал за вызов.
За вызов людям — ну-ка, кто кого?
Но, в волчьи заглянув глаза, увидел
Грусть! Любовь! И понял суть его.
Итак, теперь я слышал песню волка
Такой, как слышит её он.
В ней заключалась нежность и упрёки,
И крик любви, и боль, и плачь, и стон:
«Металась стая в пене, средь флажков,
Не в силах преступить через запрет.
Мелькали лица пьяные стрелков,
Трещали ружья. Нет спасенья, нет…
И хохотали пьяные стрелки,
Глядя на сбившуюся в кучу волчью стаю…
— За что нас так? Скажи мне, объясни…»
Я, опустив глаза, ответил, что не знаю.
Он продолжал: «Её увидел я В тот миг, когда уже простился с жизнью,
Но понял вдруг, что в ней вся жизнь моя,
И что не в нашу честь сегодня тризна.
Её зелёные, бездонные глаза
Смотрели на меня совсем без страха,
Лишь на мгновенье показалась в них слеза,
И, озверев, я ринулся в атаку.
Сбивая с ног людей, под вой и крики
Мы за флажки рванулись вместе с ней,
Что б там ни говорили старики,
Но жажда жизни всё-таки сильней.
Мы мчались, задыхаясь, в чащу леса,
Туда, где Солнце не пробьёт шатёр ветвей.
И от погони жизнь казалась интересней —
Решался спор: кто лучше, кто сильней?
И лишь когда затих вдали лай своры,
Когда туман кровавый пеленой глаза затмил,
Мы рухнули в глуши родного бора
И я её тихонечко спросил:
— Зачем ты, милая, собою рисковала,
За мною кинувшись, наперекор судьбе?
— Затем, что я люблю! — она сказала, —
И чтоб успеть сказать о том тебе.
О, Боги! Сбылось тайное желанье.
Победный клич взмыл в воздух из груди.
Свершилось любящих сердец свиданье,
И я теперь на свете не один…»
Он замолчал, воспоминаньям предаваясь,
Но вновь продолжил: «Счастья краток миг.
Мы каждым днём прожитым наслаждались,
Пока однажды нас не выследил лесник.
Опять погоня и собак за нами свора,
А мы ещё не зализали старых ран.
И, как всегда, беда явилась вскоре —
Как выстрел, резко, щёлкнул вдруг капкан.
Крик боли моё сердце разорвал,
Но я, увы, ничем помочь не мог,
И пули свист её мучения прервал.
Я взвыл, и ткнулся мордой в её бок.
— Любимая, ответь мне, — я шептал,
По телу пробежала дрожь.
Час роковой для нас, таки, настал:
Шёл человек, в руке сжимая нож.
Я пасть оскалил, приготовился к прыжку,
Спиною, закрывая тело милой.
Я знал, что мне придётся нелегко,
Но боль потери придавала силы.
А он шёл, улыбаясь, не спеша,
Заранее уверенный в победе.
Я прыгнул. Увернулся от ножа…
Да я убил его. И им же пообедал.
Жестоко? Знаю. Зверство?! Что ж, спасибо
За комплимент. Я — зверь! Не человек.
А видел ты, как убивают нас? Ты видел?
Мне ж не забыть кошмара этого вовек.
Фортуна в этот раз меня забыла:
Старуха Смерть, любимую забрав,
Но не насытясь, всё ж меня добила,
Луной меня с любимою связав.
Ведь в лунном лике я вновь видел образ милой,
Картина эта мою душу разрывала…»
Он взвыл от боли, в плач, вложив все силы,
А из печальных его глаз слеза упала.
Луна Земле светила свысока,
Мерцали звёзд серебряные точки.
Любовь и Смерть — меж ними грань тонка
И плыл в ночи плач волка-одиночки.
Теперь я знаю, почему же на Луну
Так жутко и тоскливо воют волки.
Как и они, я понял суть одну:
Душа и Сердце без любимой — лишь осколки.

Часть 2
Реквием волка-одиночки
Спускалась ночь на Землю, Солнце гасло,
Трон, уступив владычице ночей.
И, как во сне, таинственно, прекрасно,
Возникли звёзды россыпью огней.
Волк-одиночка и отшельник-странник
Спустя три года повстречались вновь.
Две тени, обречённых на скитания,
Без права жить, без права на любовь.
И вот, мои дослушав откровения,
С величием, доступным лишь царю,
Который признаёт своё лишь мнение,
Волк-одиночка начал речь свою:
«- Послушай песню волка-одиночки,
Последний крик души, последний стон.
В последний раз Луна покажет ночью
Любимый образ в золоте своём.
Ты знаешь, друг, как стал я одиноким,
Тебе поведал я историю свою.
Теперь я сам иду к Луне далёкой.
Послушай, друг. Я реквием пою.
Три года растянулись на столетья
И день, и ночь я бредил наяву.
Хлестала память снами, будто плетью,
Я жил, уже не веря, что живу.
Коль ясный день — я замирал в чащобе,
Не смея даже голову поднять.
Не раз охотникам во след, в бессильной злобе,
Я слал проклятия, одно усвоив: „ждать!“
Но лишь спускалась ночь, я шёл по следу,
Немая тень, средь тысячи теней.
Любовь и Ненависть дарили мне победу,
Азарт борьбы дарила кровь людей.
Я убивал. Я был пропитан злобой,
Никто не мог меня остановить.
Я стал убийцей, а рождён был, чтобы
Любить и жить, но… некого любить.
Лишь ночью лунной виделся я с милой,
Луна окном служила нам в тот миг,
И наливалось тело новой силой.
Её я вкладывал в души тоскливый крик.
Я вспоминал, как счастливы мы были,
И как охотников кружили мы не раз,
Какой шальной любовью мы любили,
И как проклятие небес настигло нас.
И вновь передо мной вставала сцена:
В глазах любимой боль и пустота.
Лес, вдруг, из дома сделался ареной,
И счастья нашего подведена черта.
Вот так я жил, три года, как три века,
Мстя за убитую в моей душе любовь.
Всегда один, по воле человека.
По воле собственной, пуская людям кровь.
Но я устал. Мне кровь уже не сладка,
Бессилен я что-либо изменить.
Сидят охотники в засаде, у распадка,
Сегодня их черёд меня остановить.
А напоследок я скажу тебе, дружище,
Храни свою любовь всю жизнь и знай:
Кто любит — лёгкого пути себе не ищет,
Лишь тот, кто любит — жив, не забывай.»
Он замолчал. И вдруг стрелой рванулся
К тому распадку, где охотники сидят.
Азарт борьбы в его крови проснулся.
Я знал, что не вернуть его назад.
Вот чёрной тенью он пронесся над кустами.
Двустволки рявкнули, как траурный салют,
В ночной тиши, в лучах Луны, над головами
Взлетел он в небо, в нём найдя приют,
И рухнул наземь. Вольный, непокорный,
При жизни гордый одинокий волк.
Погиб зазря?! Ну что ж, вопрос тут спорный,
Хотя от спора не всегда бывает толк.
Но я его урок усвоил твёрдо,
Как заповедь, во сне и наяву,
Я повторяю, как и он, слова те гордо:
«Лишь тот, кто любит — жив!» И я живу!

Дмитрий Другов 1997 г.